Белая сирень

  Тоше Бергеру было двадцать. Хрупкий, нежный, почти болезненный и всегда немного смущенный, он был предметом неприличных мечтаний всех своих однокурсниц. Они ворковали над ним, бросали на него ласковые взгляды и были готовы на любые жертвы вплоть до написания курсовой, лишь бы он обратил на них свое внимание. Признаться, первые две недели Тоше нравился ажиотаж вокруг него, но потом он уже сам не знал, какой угол искать, где бы спрятаться от неутомимых преследовательниц. Риточка хохотала от души, глядя на него; как он опасливо выглядывал каждый раз из своего очередного убежища, как его личико приобретало при этом забавное страдальческое выражение, и как он смотрел на Риточку с укоризной, мол, у меня такое горе, а ты, бессердечная, смеешься! Риточке он понравился сразу, еще на вступительных, но подойти к нему сразу ей не позволила гордость. Она наблюдала за ним издали, за этим изнеженным, нервическим мальчиком с серьезным выражением лица; за тем, как он разговаривал с другими, как кривая улыбка трогала его губы, и мечтала о том, как его длинные, цепкие пальцы сомкнутся обручем вокруг ее запястья, и как ей будет больно и хорошо одновременно. Тоша был очарователен, и весь первый курс бросал на Риточку вожделеющие взгляды. Только он умел смотреть так, что в его взгляде сочеталась невероятная трогательность, нерешительность и страсть. Риточка сама завела с ним разговор уже в конце летней сессии, а потом они робко поцеловались на набережной. Все лето Тоша был мучительно робок, краснел, как девица, и даже боялся брать Риточку за руку, словно у этого невинного жеста могли быть страшные последствия. Риточка ждала, любуясь им и жаждая его. В сентябре между ними наконец случилось таинство любви.