Моя война с Германией

СЕГОДНЯ повсюду, от Берлина до Владивостока, от Пеблса в Шотландии до Маттахамквехасета в Новой Англии, звучит один и тот же вопрос: «И что потом?» Повсюду мыслящие люди глядят в будущее и спрашивают, что оно сулит. Все более или менее сходятся в одном: с окончанием военных действий жизнь не станет такой, какой была до сентября 39-го. Прислушайтесь к любому разговору, и вы услышите что-нибудь вроде: «Попомните мои слова, после войны все будет иначе», или «Попомните мои слова, после войны все переменится», или «Попомните мои слова, после войны ничто не будет по-старому».

Вполне возможно, что все эти люди обсуждают будущее Европы, но не исключено, что они говорят обо мне. С 21 июля 1940 года немецкое правительство принимает меня в своей заслуженно популярной сети заведений для интернированных (напомните как-нибудь рассказать про тюрьму в пригороде Лилля, где я провел неделю — вот было времечко!), и сейчас все цивилизованное человечество задается вопросом: «Каким Вудхауз выйдет из каталажки? Будет ли это тот же забавный старикан, — спрашивает себя человечество, — что болтался тут последние лет шестьдесят, или нечто новое и неожиданное? Скажем, увеличится его лысина или останется тех же размеров? Станет он краше — если такое возможно — или подурнеет? Улучшится его фигура на казенных харчах или картофельная диета добавит ему лишний подбородок, губительный для классического профиля? Одним словом: чего ждать от Вудхауза?»