Ночи подобный
«…едва кормчие оттолкнули от берега мощными шестами суда и между рядами гребцов поднялись мачты, я осознал: не будет больше парадов, гульбищ и удовольствий — всего, что предшествует отбытию воинов на поле брани. <…> Теперь будет труба на заре, будет грязь, подмоченный хлеб, спесь командиров, пролитая по глупости кровь, пахнущая зловонным сиропом гангрена».
Море только начинало зеленеть меж скал, которые пока окутывал сумрак, когда рожок дозорного известил о прибытии пятидесяти черных судов, направленных к нам царем Агамемноном. И те, что столько дней ждали сигнала у сложенного на гумне навоза, потащили на берег пшеницу, а там уже нами были заготовлены круглые чурбаки для подтягивания судов к крепостным стенам. Едва кили коснулись песка, пошла ругань с кормчими, пытавшимися отпихнуть нас шестами, а ведь столько раз говорилось микенцам, что нам не хватает сноровки в делах морских. Да еще и на берег высыпали дети, они путались под ногами воинов, мешали движению, лезли на борта, чтобы натаскать себе орехов из-под лавок гребцов. Под крики и ругань, под оплеухи накатывались на берег прозрачные рассветные волны, и во всеобщей суматохе почетные лица города так и не смогли произнести приветственную речь. От встречи с теми, кто прибыл забрать нас на войну, я ждал большей торжественности, большей пышности, потому сейчас, несколько разочарованный, я отошел к смоковнице, на толстую ветвь которой мне нравилось влезать, слегка сжимая ее коленями, ведь чем-то она походила на женские бока.