Офелий, принц датский
В данном эссе изложено видение образов некоторых героев трагедии Шекспира «Гамлет», несколько отличающееся от их традиционной интерпретации в российском литературоведении.
Отрывки пьесы даны в переводе Лозинского.
Пьеса, в которой актеры изображают персонажей пьесы, матрешек в матрешке… когда мир иллюзорен, а грань между разумом и безумием, реальностью и снами тонка.
Главный герой трагедии Вильяма, нашего Шекспира, «Гамлет» — совсем не Гамлет, принц датский, как ни парадоксально это звучит. Сюрреализм существования человекобога Ренессанса, вынужденного обитать в реальном мире, надлом его мятущейся души «потрясатель сцены» выразил в параде фантасмагоричных образов, дирижирует которыми играющий свою собственную трагедию принц, прима Театра Безумия. Гамлет не замечает, как иллюзия вторгается в реальность и изменяет ее: он с сердечной болью узнает от якобы призрака своего отца о своем убийстве — и собственноручно убивает реального отца Офелии; он притворяется душевнобольным — и Офелия сходит с ума на самом деле, без притворства… События шекспировской пьесы отрежиссированы Гамлетом, все подается через призму его ревнивого ока и ущемленного самолюбия: Клавдий — урод, хотя его родной брат просто диво как хорош и преисполнен добродетелей; распутная мать, не промедлив, кинулась в объятия мужеубийцы, видимо, оттого, что покойный ее «так нежил, что ветрам неба не дал бы коснуться ее лица»… И теперь мы знаем, что Гертруда — развратна и жестока, а Клавдий — ничтожен и бесчестен. Нам ведь об этом поведал отчаянно ревнующий к трону и матери сын внезапно скончавшегося короля.