Портрет в сандаловой рамке

Вера жила в Брюсселе уже три дня. Свободная молодая женщина в большом пустом доме в районе старого центра. Здесь все было новым для нее, приветливым, а май выдался бурный, радостный, светлый. Пусть ветер совершает ежедневные бандитские налеты, обрушивая на свежую зелень скверов косые ливни. Пусть банковская карточка не сулит разгула закупочных страстей, пусть вообще не все так уж гладко сложилось в ее жизни, но есть это ярко-синее, беспокойное небо с летучей армией лохматых туч, есть жадные глаза, спешащие все заметить, «припрятать» на память. Есть, в конце концов, стройные тридцатишестилетние стремительные ноги и вполне симпатичная физиономия. А впереди две недели интересной работы, шатания по улицам, глазения и притом — полная независимость. От чего? Господи… От неуверенности, неустроенности, от постоянного досадного чувства, что главная линия судьбы давно надломилась, срослась неверно, и теперь, что ни делай, все идет вкривь и вкось. Но это там, в Москве. Здесь она беспечная, праздно прогуливающаяся гостья, из любопытства завернувшая на расположенную по соседству «Площадь мяча». Давным-давно никто не забавляется здесь спортивными играми. Да кому бы вздумалось заниматься этим на барахолке? Ведь Жужа — так бельгийцы называют небольшую площадь среди старых переулочков — «блошиный рынок», весьма, впрочем, популярный.