Рукописи господина С.
Никто не знает наверняка, как загадочный сундук с четырьмя рукописями появился в подвале заброшенной усадьбы известного российского помещика г-на С. Принадлежат ли они перу одного безымянного писателя, которому удивительным образом удавалось перемещаться во времени, или все четыре работы – дело рук разных людей, – неизвестно. Внутри сборника вас ждёт невероятная история любви мифического существа и обычной девушки; скрытый смысл и главную загадку произведения раскроет далеко не каждый читатель. Насквозь пропитанная безнадёгой атмосфера поздней осени, таинственная история писателя, измученного иррациональным ужасом, и страшная загадка странного дворецкого, прибывшего в поместье поздней ночью. Встреча городского жителя с самой сутью ужаса на рассвете. А также жуткая предсмертная запись самого обычного и ничем не примечательного человека, случайно ставшего жертвой неведомого владыки зла.
Русалка
Посвящается Анастасии и Марии из Овощехранилища.
Об этой легенде мне поведал седой старик, которого я встретил во время своего отдыха на прекрасной вилле около моря. Помнится, я проходил мимо книжной лавки, что находилась поодаль от шумной улицы, когда он окликнул меня, махнув своей дряхлой рукой. Мне стало до жути интересно, чем старик сможет меня удивить, и я не задумываясь ни на секунду, поспешил к нему. Он признал во мне писателя и даже процитировал некоторые строчки из моих старых, давно забытых мною произведений, когда-то опубликованных в паршивом журнале за бесценок. Старик был вежлив и учтив, чем очень сильно меня удивил. Его внешний вид оставлял желать лучшего: потрепанная белая рубаха, широкие коричневые штаны и длинная растопыренная шевелюра, которую он даже и не думал расчёсывать. Глаза старика — зелёные, такие большие и по-детски наивные — смотрели на меня с небывалым интересом, когда я повествовал ему о своих путешествиях по знаменитому в этих краях фьорду и о том, каких невероятных личностей мне удалось повстречать во время передышки на маленьких островках, что одиноко омывались водой меж возвышающихся, словно огромные великаны, скал. Он слушал меня с замиранием сердца, то и дело радостно кивая, отчего его шевелюра ещё больше растрёпывалась, а когда я закончил, старик смущённым хриплым голосом произнёс: