100% [худ. Пинкисевич] - страница 6

К этому времени полиция уже оттеснила толпу и протянула веревки, чтобы сдержать её напор; на освобождённой от людей мостовой стояло несколько карет скорой помощи и два тюремных фургона. Питера втолкнули в один из них, рядом с ним сел полисмен; зазвонил колокол, и тюремный фургон стал медленно пробираться сквозь взволнованную толпу. Через полчаса они подъехали к огромному каменному зданию. Никто и не думал оформлять новоприбывшего, фамилию Питера не занесли в списки, даже не спрашивали, как его зовут, не сняли и отпечатки пальцев. Высшее начальство дало приказ, Питера доставили сюда, и судьба его была предрешена. Его спустили на лифте в подвал, а затем по каменной лестнице — в другой, ещё более глубокий подвал, и он очутился перед железной дверью с небольшой щелью наверху, дюймов в шесть длиной и шириной в дюйм. Это и была «яма». Дверь отворили и пихнули Питера в кромешную тьму. Хлопнула дверь, звякнули засовы, и всё стихло. Питер тяжело опустился на холодный каменный пол — жалкий, несчастный, раздавленный.

События чередовались с такой ужасающей быстротой, что Питер Гадж не успевал в них разобраться. Но теперь у него было времени вдоволь, — собственно говоря, кроме времени, у него ничего и не осталось. Он мог как следует поразмыслить, и ему стало ясно, что судьба сыграла с ним скверную штуку. Он лежал, и часы тянулись за часами. Он не мог бы определить, сколько времени прошло, то ли дни, то ли часы. В каменном карцере было холодно и сыро, — недаром его называли «холодильником», сюда бросали неподатливых и непокорных, чтобы немного охладить их пыл. Таким путем быстрей добивались цели. Заключённого оставляли здесь и забывали о нём, и голодный, продрогший человек шёл на все уступки.

Уж, конечно, в эту чёрную яму ещё ни разу не бросали такого измученного и жалкого человека, как Питер Гадж. Он чувствовал, что решительно ни в чём не виноват, и был совершенно сбит с толку. И надо же было, чтобы такой невероятный случай произошёл именно с Питером! С человеком, который изо всех сил старался избегать неприятностей в жизни, всегда был готов кому угодно услужить и исполнить всё, что прикажут, лишь бы не слишком утруждать себя, хорошо питаться и иметь теплый угол. Почему так жестоко подшутила над ним судьба? Он попал в ужасную передрягу, и казалось, не было никакого выхода из создавшегося положения. От него требовали, чтобы он что-то сообщил, Питер готов был рассказать всё, что угодно, но как расскажешь то, чего сам не знаешь?

Питер размышлял об этом, и негодование его всё нарастало. Чудовищно! Он сел и уставился в непроглядную тьму. Он говорил сам с собой, он взывал к тем, кто на свободе, он обращался ко вселенной, которая забыла о его существовании. Он возмущался, рыдал. Вскакивал на ноги, метался, как зверь в клетке, по своей тесной камере, где едва можно было выпрямиться. Он бил кулаком по двери — той рукой, которую Гаффи ещё не успел изуродовать. Он колотил в дверь ногами, кричал. Но ответа не было. Казалось, его даже не слышали.

В полном изнеможении Питер опустился на пол и забылся тревожным сном. Потом он проснулся, но явь была ужаснее любого кошмара. За ним придет этот ужасный человек! Будет пытать его и требовать, чтобы он рассказал то, чего он не знает! Гаффи был страшнее всех людоедов и драконов, о которых Питер слышал в детстве. Питеру казалось, что прошло несколько столетий, прежде чем он услышал шаги и дверь отворилась. Он притаился в углу, думая, что пришёл Гаффи. Послышалось шарканье, дверь захлопнулась, и опять воцарилась тишина. Питер нащупал краюху хлеба и кружку воды.

Прошли ещё века, Питер по-прежнему терзался бессильной яростью. Затем опять принесли хлеб и воду. Питер не мог бы сказать, кормят ли его во второй раз, или, может быть, уже наступил новый день? И сколько его здесь продержат? Неужели они задались целью свести его с ума? Он задал такой вопрос тюремщику, который приносил хлеб и воду, но тот не вымолвил ни слова. Питер был один-одинешенек в этой «яме». С ним был только его бог. Но Питер был мало знаком с богом, и ему не очень улыбалось оставаться с ним с глазу на глаз.