15 минут - страница 6

– Ты знаешь, такое бывает. У мужчин ближе к сорока, а чаще сразу за этим рубежом начинаются попытки доказать самому себе, какой он ещё жеребец. Это не старость маячит на горизонте, сверкая залысинами и сединой, которую чем больше рвёшь, тем больше она прёт, нет – это просто возрастные изменения, а парень в штанах ещё может вкалывать за двоих.

– Это мерзко. Из одной в другую… – проглатываю приступ рвоты – это, наверное, сигареты с непривычки, никотиновое отравление.

– Такие, как твой, не уходят. Он будет бегать на сторону, но брак для него – святое.

– Какой брак? Его давно нет.

– Браки бывают и такими тоже, Вик.

– К чёрту их. К чёрту всё! – снова затягиваюсь.

– Не дури и не думай с ним разводиться, – сообщает свои умудрённые жизненным опытом соображения подруга. – Он был никем, когда вы начинали жить вместе, а теперь, когда его идеи рвут конкурентов… да–да! Не смотри на меня так! Твой супруг цербер в том деле, которому себя посвятил, а после того, что случилось, его хватка стала ещё крепче.

«Того, что случилось» – так теперь наши друзья обозначают в пространстве и времени катаклизм, пережитый мной и Каем. Никто из них не говорит о нём предметно содержательно, лишь обозначают невинной обтекаемой фразой: «в тот год, когда это произошло», «после того случая», «до того, как всё случилось» и т.д. и т.п.

– Прости, я не хотела тебя огорчать! – оправдывается подруга. – Но согласись, нет ничего глупее, чем уступить незаурядно обеспеченного, зрелого и готового для отношений мужчину другой, когда его становление как бизнесмена и личности пришлось переживать тебе!

Конечно, нет ничего глупее. Особенно после того, чтоименно мы умудрились пережить и не рассыпаться в прах. И особенно после того, как тебя, дорогая подруга, мой уже давно состоявшийся супруг отшил, невзирая на не самые лучшие времена нашей жизни.

Честно сказать, в последние годы я относилась к повышенному интересу подруг (и не только их) к моему супругу философски: он вполне закономерен, учитывая его успехи и достижения. А с тех самых пор к разумности ещё и добавилась некоторая доля цинизма.

Но всё это имело место до сегодняшнего «прозрения»: моя слепая вера в преданность и заботу друг о друге, в клятвы, которые мы дали в присутствии священника и родни пятнадцать лет назад, со звоном врезалась в реальность и разлетелась на куски. Обломки.

Да, мой муж изменяет. Возможно даже, я допускаю, что у него имеются на это веские причины, но мне, как живому существу и женщине, всё ещё отчаянно пытающейся жить, от Её Величества Логики не легче.

– Он сказал, что с ней у него пятнадцать минут, а со мной – вся жизнь.

– Ну так, тем более! Прости меня, сейчас, дорогая, но вот здесь я совершенно согласна с твоим супругом: глупо уходить от состоявшегося мужа, чтобы нарваться на очередного козла, убедиться в том, что он ещё больший козёл, чем предыдущий, бросить его и обнаружить маячащий на горизонте климакс. Это в лучшем случае.

Не могу поверить своим ушам: когда этот мир успел настолько прогнить? Я не заметила.

– А для снятия болевого синдрома всегда есть старое доброе, апробированное веками средство – показывает феноменальные результаты в реанимации убитой самооценки. Оно же – бальзамическая субстанция с эффектом анальгетика, – подмигивает.

– Какое?

– Заведи любовника!

Вот мы и добрались до сути всего экскурса.

– Хватит! Руки не ломай! Действуй! – внушает.

Действуй! Действуй! Действуй! – гудит моя голова.

– Помнишь, ты пару недель назад говорила…

– Не помню! – отрубаю, надеясь задушить этот разговор в зачатке.

– …про парня… молоденького… в художке твоей, что ли? Ансель, кажется? Ты сказала, глаз с тебя не сводит!

– Замолчи! – прошу.

Адити обиженно поджимает губы, затем, хлебнув ещё вина, постановляет:

– Ну и зря! Душу бы отвела, с мужем бы расквиталась, получила бы удовольствие!

Удовольствие… в последние годы это запретный плод: я не позволяю себе испытывать радость. Варюсь в чувстве вины, сожалениях и тупой хронической боли. Никому не легче от моих душевных самоистязаний, но данный вполне разумный вывод никак не влияет на мою способность полноценно жить. Кажется, грусть и подавленность стали моей потребностью.