1863 - страница 11

— Я согласен с Гессом, — перебил Кагане Люблинера, — еврейскую веру ненавидят меньше, чем еврейский народ. И пока еврейские кудри не распрямятся, а носы не станут короче, ненависть к евреям не исчезнет. Пока евреи не изменятся, пане Люблинер, нет никакого смысла в вашей работе!

— Можно ли назвать евреем Беньовского? — Люблинер попытался возразить Кагане.

— К сожалению, я не еврей, — улыбнулся Беньовский.

— Если нам стоит поблагодарить еврейскую религию за ее бессмертие, то наша вера должна поблагодарить за бессмертие еврейский народ и его плодовитость! Граф Шимановский — гой в третьем поколении, но выглядит как типичный еврей! Или возьмите русского графа Рыкова с монгольскими чертами лица, женившегося, пане Люблинер, на вашей кузине, ведь их дети — настоящие евреи! Если бы не наша внешность, от нас бы уже давно и следа не осталось!

— Все это не имеет никакого отношения к польскому восстанию, — улыбнулся Гесс, довольный словами Кагане. — Не только польские евреи, но и евреи всего мира должны первыми помочь освобождению Польши.

Сибилла нагнулась к Гессу:

— Знаешь, Мозес, господин Алтер едет участвовать в восстании.

Гесс положил по-отечески руку на плечо Мордхе:

— Когда вы отправляетесь, господин Алтер?

— Когда позовут! — ответил Мордхе, покраснев.

— Я вам завидую, по-настоящему завидую! — Гесс убрал руку с плеча Мордхе. — За четверть века скитаний по Европе и агитации за освобождение угнетенных народов я сам всегда оставался в стороне от военных действий. Так было во время немецкого восстания, венгерского, итальянского. Я уже начал думать, что никакие мы не революционеры. Стало быть, есть большая разница между угнетаемым человеком из народа, которого стремиться к свободе заставляет суровая необходимость, и интеллигентом, который приходит к революции из лагеря противника, потому что интеллигент считает это своим долгом. Отсюда так много разговоров и мало действий.

— А я считаю, — Сибилла поджала губки, в волосах вспыхнули искорки света, — что, даже если ты ни разу не участвовал в восстании, твоя роль так же важна, как роль Кошута, Гарибальди…

— Хорошо еще, что ты признаешь это, Сибилла, — улыбнулся Гесс.

Подошли два поляка и отозвали в сторону Люблинера, который стоял в растерянности, не в силах понять молодое поколение. Блум присоединился к ним.

Сибилла встала. Мордхе помог ей надеть плащ. Она обернулась к Кагане:

— Возьмите с собой господина Алтера!

— Хорошо, мадам.

Мордхе, ни с кем не попрощавшись, вышел на улицу.

Он прошел мимо Пантеона, церкви святого Стефана, миновал квартал Птит-Полонь и оказался в тихом районе на берегу Сены.

Было темно. Темнота окутала Мордхе и сделала его беспомощным перед ночью. Мордхе стоял перед этой преградой, всматривался в темноту и спрашивал себя: где искать смысл? В огласовке[31], прыгающей у него перед глазами и твердящей, что она является важнейшей идеей Всевышнего. Она — все, она — ничто: в огласовке искать смысл?

Низко висело небо, на котором сияло несколько звезд. Прерванная рыбацкая песня отозвалась эхом и пропала в плеске воды, омывавшей скользкие камни. Стало еще тише.

Мордхе наступил одной ногой на каменный парапет у Сены, не замечая, как люди, проходящие по площади, пугаются его и переходят на другую сторону улицы.

Он смотрел перед собой. Секунду, две, три, почти минуту. Он всматривался в темноту, в расплывающиеся тени, и его глаза застилал свет без начала, без конца. В пространстве наплывали друг на друга миры, один на другой, один на другой. Из космического тела вырывается органическая жизнь и стремится все выше и выше. В воздухе происходит сотворение мироздания. Все трепещет, дышит. Миллионы живых существ. И над этим органическим миром, на вершине высочайшей горы, сидит человек, сидит еврей и кует божественные откровения, зовет народы в царство Мессии…

Мордхе огляделся, рядом стоял Блум, робкий, забитый человек с уродливым лицом.

— Что сидите один, пане Алтер? А вы не из Алтеров из Плоцка?

— Да.

— Поверят ли дома, что сын Алтера… Я хочу сказать, что ваш отец — известная личность в Польше, а тут… а вы тут мучаетесь! И вы не один такой, пане Алтер! Я тоже живу здесь среди гоев, а дома — брошенная семья, дело… Все на ветер! А вы знаете, что творится дома? Самозванцы! Любой подмастерье может нацепить на рукав повязку, получить официальную бумагу и идти к евреям просить денег! Я оставил жену с шестью детьми… Что теперь делать?