1863 - страница 17
Молхо натянул на себя плащ и прилег на лежанку.
Под его ногами клубился свет, преграждая ему путь. Столп света летел впереди, вел его по горам и долинам, не останавливаясь ни на мгновение.
Река источала небольшой поток света, который влился в столп и зажег в воздухе золотые и серебряные огоньки, и река не вышла из берегов от такого количества света.
Девушка в цветных одеждах стояла в воде. В ее черных волосах блестело солнце, а между пальцами, тонкими настрадавшимися пальцами, трепетали огоньки.
— Идет Мессия! Идет Мессия!
Одежда на девушке становилась прозрачной, ее окутывала голубая дымка, которая тянулась к столпу света.
— Я не могу больше ждать!
— Что ты делаешь одна в горах, Двойра?
— Я жду Мессию, Шломо, я жду тебя!
— Он придет, моя невеста, он будет с тобой.
— Ждать так долго…
— Укрепись в вере, Двойра.
— Если мир грешен…
— Ему нужна жертва, Двойра.
— Жертва? Я боюсь…
— Не бойся, Двойра, о, если бы Господь выбрал меня. Но у Него есть кандидаты и поважнее — реб Йосеф Каро[39], весь Цфат[40].
— Так подойди поближе, мой жених, дай отдохнуть своим усталым ногам после тяжелого пути.
Руки тянутся друг к другу, влекут за собой огоньки света и звуки, миллионы звуков окружают Землю, как радуги.
Железная дверь камеры открылась, впустила внутрь сгорбленную фигуру, снова закрылась, и в замкнутом пространстве раздались слова:
— Не дольше пяти минут!
Незнакомец достал из-за пазухи фонарь, посветил им во все стороны, пока свет, как сглаз, не упал на Молхо.
Молхо сел.
Незнакомец увидел его, подошел и подал пакет:
— Переоденьтесь, реб Шломо Молхо, быстрее. Счет идет на минуты. У выхода вас ждет повозка с лошадьми.
— Я не хочу бежать, реб Юслман!
— Вас сожгут, реб Шломо!
— Молхо уже не раз сжигали, но он сейчас говорит с вами.
— Король безжалостен!
— Инквизиторы в Риме не были милосерднее!
— Вашим приездом в Регенсбург вы усугубили положение евреев.
— Может, так должно было случиться, реб Юслман!
— От чьего имени вы говорите?
— От имени Господа.
— Своим поведением вы подвергаете опасности всех нас.
— А вы, реб Юслман, удлиняете изгнание!
— Об этом никто не может судить!
— Об этом говорю вам я. Ваши поступки удлиняют рабство. В вас говорит худший из язычников. Чего стоит ваша жизнь, жизнь раба, когда его господин в изгнании?
— Чем вы можете доказать мне, реб Шломо, что вы посланник Бога?
— Сегодня же, сегодня же утром вы убедитесь в этом, реб Юслман.
— Я не могу больше оставаться здесь, реб Шломо, опасность велика, король велел мне уехать из города.
Молхо придвинулся к окну, за которым серели полосы рассвета, поднял голову, и его взгляд, неподвижный взгляд больших глаз, горевших над впалыми щеками, упал на сгорбленного Юслмана, на его цветную лату[41].
— Посланник Божий неуязвим, реб Юслман.
— Да пребудет с вами Бог, реб Молхо.
Дверь тяжело отворилась, разлучив их, и Молхо еще долго всматривался туда, где стоял Юслман, и слушал, как его шаги растворяются в тишине коридора. Окно слегка задрожало. Мимо проехала повозка. Стало еще тише.
Рассвет перенес железную решетку на стену напротив окна, вытянул ее и разрезал на квадраты.
Птичка прыгала из квадрата в квадрат, словно заблудившись в железных прутьях.
Молхо погнался за птичкой, протянул руки, хлопнул ими и остановился, так и не сумев ее поймать.
Его охватила тоска, он пожалел об упущенной возможности спастись от смерти. Душа его рыдала, пытаясь отыскать Бога в темноте. В камере, где рассвет лежал на стенах и на полу и треугольником на лежанке, теперь казалось темнее, чем ночью.
Голод терзал его и лишал божественного слова.
Жизнь, вся жизнь Молхо предстала перед его глазами, точно пылинка, и дразнила его, смеясь, что он так верит в силу мысли, при том что его тело порой не в состоянии справиться с голодом.
Молхо бился о стены, о доски лежанки и извивался, как червяк. Ему показалось, что распутница, сменив крылья на ноги, подползает к нему на четвереньках, он подпрыгнул, схватил ее за шиворот и закричал ей прямо в лицо:
— Это ложь! Тело может освободиться от всего, от всего! Нужно только иметь Бога в сердце!
Он больше не метался с закрытыми глазами по камере. Божественное провидение уничтожило стены, раздвинуло границы. Гематрия, цируф и гемура