1918. Хюгану, или Деловитость - страница 18
Это была жизнь, во многом лишенная сути, и может, по этой причине-незначительная жизнь, То, что это была жизнь незначительной супруги незначительного провинциального адвоката, не очень много значило на тарелке весов. Потому что вообще-то на значимости человеческой судьбы очень уж далеко не уедешь. И пусть даже нравственный вес какой-то бездельницы во времена безграничного военного ужаса может быть оценен как предельно ничтожный, но не следует все же забывать и то, что из всех тех, кто добровольно или по принуждению героически взвалил на себя выполнение военного долга, едва ли не каждый охотно поменял бы свою нравственную судьбу на безнравственную этой бездельницы. И может, безучастие, с которым Ханна Вендлинг воспринимала продолжающуюся и разгорающуюся и дальше войну, было не чем иным, как выражением в высшей степени нравственного возмущения тем ужасом, в созерцание которого погрузилось человечество. И может, это возмущение достигло в ней уже таких масштабов, что сама Ханна Вендлинг ничего больше узнавать обо всем этом не Решалась.
14
В один из последующих дней пополудни Хугюнау снова оказался у господина Эша.
"Ну, господин Эш, что скажете, дело движется!" Эш, вносивший исправления в отпечатанный лист, поднял голову: "Какое дело?"
Ох и тупой, подумал Хугюнау, но вслух сказал: "Ну, с газетой",
"Поинтересовались бы вначале, участвую ли я в этом".
Хугюнау настороженно уставился на него: "Эй, послушайте, скомпрометировать меня вам не удастся,, или, может быть, вы уже ведете переговоры где-то в другом месте?"
Затем он заметил ребенка, которого видел прошлый раз перед типографией: "Ваша дочь?"
"Нет".
"Так., скажите, господин Эш, если я должен продавать вашу газету, то вам, наверное, следовало бы показать мне свое предприятие…"
Эш сделал круговое движение рукой, показывая комнату, Хугюнау попытался его немного развеселить: "Маленькая фрейлейн, значит, относится тоже сюда…"
"Нет", — кратко ответил Эш.
Хугюнау не сдавался; ему, собственно, было непонятно, зачем он этим интересуется: "А типография, она ведь тоже сюда входит… я должен посмотреть и ее…"
"Как вам будет угодно, — Эш поднялся и взял ребенка за руку, — пойдемте в типографию".
"А как тебя зовут?" — поинтересовался Хугюнау.
"Маргерите", — ответил ребенок.
"Маленькая француженка", — заметил Хугюнау по-французски,
"Нет, — ответил Эш, — просто отец был французом…" "Интересно, — продолжал разговор Хугюнау, — а мать?" Они спустились по куриной лестнице вниз, Эш тихим голосом ответил: "Матери уже нет в живых., отец был электриком, здесь, на бумажной фабрике, сейчас его интернировали".
Хугюнау покачал головой: "Печальная история, очень печальная… и вы взяли ребенка к себе?"
Эш спросил: "Вам что, необходимо все это разузнать?"
"Мне? Нет,, но девочке же где-то нужно жить…"
Эш неприветливым тоном объяснил: "Она живет у сестры матери., а сюда иногда приходит пообедать., это бедные люди".
Хугюнау был доволен, что теперь ему все известно: "Alors tu es une petite Francaise, Marguerite?"[6]
Девочка посмотрела на него снизу вверх, по ее лицу проскользнула тень воспоминания, она отпустила Эша, ухватилась за палец Хугюнау, но ничего не ответила,
"Она не знает ни слова по-французски… Прошло ведь уже? четыре года, как отца интернировали…"
"Сколько ей лет сейчас?"
"Восемь", — ответила девочка.
Они вошли в типографию.
"Вот типография, — сказал Эш, — печатные машины и наборный стол уже потянут на свои две тысячи".
"Устаревшая конструкция", — отреагировал Хугюнау, который еще никогда в жизни не видел печатную машину. Справа стоял наборный стол; посеревшие от времени наборные кассы Хугюнау не заинтересовали, но печатная машина ему понравилась. Кирпичный пол вокруг машины, во многих местах укрепленный бетонными пятнами, был пропитан маслом и имел коричневый цвет. Тут располагались машины, они стояли прочно и уверенно, чугунные части были покрыты черным лаком, тускло поблескивали тяги из ковкого железа, а на сочленениях и подшипниках сидели желтые латунные кольца. Пожилой рабочий в синей спецовке протирал паклей тусклые тяги, не заботясь о посетителях..