1918. Хюгану, или Деловитость - страница 57

Я сказал, и это соответствовало истине: "Он мой друг".

"Друг, прекрасно… — Доктор Литвак пододвинул к себе стул. — Люди волнуются, они решили позвать меня… Вы понимаете?"

В принципе я не был обязан его понимать, но мне хотелось сократить это расследование: "Он имеет право идти туда, куда хочет",

"Нет, кто-то имеет право, кто-то не имеет, Я ведь ни в чем вас не упрекаю… но что он делает с гойей'?"

Только сейчас я вспомнил, что в тот вечер Мари и Нухем побывали в моей комнате. У кого нет денег, тот не очень может пошататься по забегаловкам.

Я не смог сдержать улыбку.

"Вы смеетесь, а жена сидит там и плачет".

Это была, конечно, новость; я, впрочем, мог бы и знать, что эти евреи женятся уже в пятнадцать лет. Хоть бы я знал, кто был женой Нухема; одна из этих модных девушек? Или одна из матрон с пробором? Последнее показалось мне более приемлемым.

Я прикоснулся к цепочке пенсне доктора Литвака: "У него что, и дети есть?"

"А кто у него должен быть? Котенок?"

Лицо доктора Литвака приняло столь возмущенное выражение, что мне пришлось поинтересоваться, как его зовут по имени.

"Доктор Симеон Литвак", — представился он еще раз.

"Итак, послушайте, доктор, что вы, собственно говоря, от меня хотите?"

На какое-то мгновение он задумался: "Я человек свободный от предрассудков… Но это заходит слишком далеко… Вы должны его удержать".

"От чего я должен его удержать? Что он хочет в Сион? Оставьте ему это его безобидное удовольствие".

"Он еще и крещение примет… Вы должны его удержать".

"Да плевать, поедет он в Иерусалим иудеем или христианином".

"Иерусалим", — он сказал это с выражением лица человека, которому в рот положили сладкую конфетку.

"Ну вот", — заявил я, надеясь, теперь-то уж он отстанет от меня.

Он, очевидно, все еще наслаждался названием: "Я человек, лишенный предрассудков… но с громкими песнопениями и die Schmonzes[30] попасть туда еще никому не удавалось… Это удел других людей… Мне приходится посещать каждого, я врач, мне может быть абсолютно все равно, иудей это или христианин… везде есть хорошие люди… Вы удержите его?"

Эта настойчивость начала действовать мне на нервы: "Я большой антисемит, — он недоверчиво улыбнулся, — я уполномоченный Армии спасения и ведаю у них снабжением в Иерусалиме…"

"Шутите, — сказал он веселым тоном, хотя это было ему явно неприятно, шутите, как это ни прискорбно".

В этом, впрочем, он был прав: шутка, как это ни прискорбно, была как раз тем, что так смахивало на преобладающее во мне отношение к жизни. Кто должен быть в ответе за все это? Война? Я не знал, не знаю, наверное, и сегодня, хотя кое-что с тех пор изменилось.

Я все еще перебирал пальцами цепочку пенсне доктора Литвака. Он сказал: "Вы ведь современный человек…"

"Ну и что дальше?"

"Что вы можете дать людям, кроме их… — он с трудом выдавил из себя это слово, — … их предрассудков?"

"Так, это вы называете предрассудками!"

Тут он смутился окончательно. "Это, собственно, не предрассудки… что такое предрассудки?.. — наконец он успокоился. — Это ведь действительно не предрассудки".

Когда он ушел, я задумался над тем вечером в Армии спасения. Как уже говорилось, он прошел для меня совершенно без впечатлений. То там, то здесь на глаза мне попадался Нухем Зуссин, я видел, как он сидел и слушал песнопения, а его еврейские губы на молочного цвета лице улыбались слегка растерянно. А потом я пригласил их обоих в свою комнату, или правильнее было бы — только Мари, Нухем ведь и так жил здесь, так вот, а потом они оба сидели у меня в комнате, слушали меня и молчали. Пока Нухем снова не показал на лютню и не попросил: "Сыграйте". Тогда Мари взяла в руки лютню и спела песню: "Сквозь врата Сиона прошествовали полки могучие, омытые кровью Агнца, и для тебя есть место". А Нухем прислушивался, и на его лице по-прежнему играла немного растерянная улыбка.

В течение восьми дней Хугюнау ждал, что получит от майора какое-то поощрение или, по крайней мере, ответ. Прошло десять дней, и его охватило беспокойство. Информация, очевидно, не понравилась майору. Но разве это его вина, что кретин Эш не дал больше материала? Хугюнау задумался: а не отправить ли ему второй донос, но только что прикажете в нем писать? Что Эш, как и до того, якшается с виноградарями и рабочими, так в этом нет ничего нового, майор будет скучать!