1940-Счастливый год Сталина - страница 10

Но в 1940 г. «теоретическому» и «философскому» элементам в марксизме Сталин уже не отводил былого первостепенного места.

Работая над главой, посвященной философии, которая в 1938 г. была включена в «Краткий курс», Сталин между делом расправился с ря­дом философов. Ян Стэн, который в 1925 г. дважды в неделю прово­дил со Сталиным занятия по философии, уже в 1937 г. по его приказу был расстрелян в Лефортовской тюрьме. Давид Борисович Рязанов, который обычно ставил Сталина на место, когда тот слишком дале­ко отваживался вступать на малознакомую ему стезю марксистской теории[39], был снят с поста директора Института Маркса-Энгельса, арестован и в 1938 г. расстрелян в Саратове, в так называемом политизоляторе.

Очевидно, сразу после заключения «пакта о дружбе» с Гитлером сотрудник Института Маркса-Энгельса-Ленина Александр Фелик­сович Кон обратился к директору ИМЭЛ Марку Борисовичу Мити­ну и выразил мнение, что пора бы еще раз поставить вопрос о судьбе архива Маркса. Он полагал, что архив находится в Праге. Если он там, «то нам следовало бы воспользоваться исключительно благо­приятным политическим моментом, чтобы получить его там, тем более бесплатно». После этого заведующий Центральным архивом и директор ИМЭЛ 20 мая 1940 г. написали письмо Сталину с просьбой о поддержке в деле «истребования» документов.

Но «сверху» положительного ответа так и не поступило[40]. Архи­вариусы выбрали весьма неудачный день для своего обращения, по­тому что Сталина в тот момент интересовали совсем другие вопросы. На рассвете того же дня террористическая группа, руководимая мек­сиканским художником Давидом Сикейросом, проникла в дом Троц­кого недалеко от столицы Мексики с заданием убить его. На этот раз, правда, попытка оказалась неудачной.

В 1940 г. в Европе уже шла война. Начавшись на Западе в виде drole de guerre (странной войны), к лету того же года она транс­формировалась в- новую стратегию блицкрига против Франции, Скандинавии, Югославии и Греции, и наконец, при помощи дру­жественных гитлеровскому режиму правительств Венгрии, Румы­нии и Болгарии континент был в основном превращен в национал- социалистский доминион.

Над Европой нависло несчастье «в этом несчастливом 1940 г., ко­торый нарушил ее неторопливый, легкомысленный и беззаботный образ жизни. Народы подверглись порабощению, семьи оказались разорваны. Европа поплатилась за свои грехи и бездействие»[41].

Геббельс же в своем предновогоднем обращении к немцам назвал 1939 г. самым великим и достойным годом национал-социалистского режима: «1939 г. заканчивается нерушимой верой в победу Герман­ского рейха и немецкого народа»^>5,1.

Тем не менее Сталину пока нечего было волноваться. С его точ­ки зрения, он находился на достаточно безопасной дистанции от Германского рейха, имея с ним договорную базу. Договор о ненапа­дении с гитлеровской Германией от 23 августа 1939 г. положил на­чало череде последующих соглашений. Уже 11 февраля 1940 г. было подписано экономическое соглашение между Берлином и Москвой, позволившее Советскому Союзу, в частности, вновь развернуть свою экспозицию на имперской Лейпцигской ярмарке. С позиций Германского рейха теперь можно было открыто говорить о том, что «германо-советские экономические отношения никогда полностью не прекращались, хотя и подвергались сильным ограничениям. И в конечном счете не было случайностью то, что в августе 1939 г. они при полном согласии обеих сторон были поставлены на новую, более широкую основу, которая, собственно говоря, является старой»[42].

С точки зрения безопасности страны Сталин также мог считать себя счастливцем: «Несомненно, Сталин утвердился в своей позиции благодаря тому, что в 1940 г., после десятилетних пограничных сты­чек на Дальнем Востоке, ему, наконец, удалось прийти к соглашению с японцами»[43]. 9 июня 1940 г. Япония подписала соглашение о про­хождении линии границы в районе реки Халхин-Гол. Там 6-я япон­ская армия потерпела поражение от 1-й армейской группы Красной армии под командованием Георгия Константиновича Жукова.

После этого Япония проявила интерес к продолжению перегово­ров с Советским правительством. В ноябре 1940 г. СССР поставил продолжение диалога в зависимость от возвращения Южного Саха­лина и Курил. В том же году германский рейхсминистр иностранных дел Йоахим фон Риббентроп предпринял попытку посредничества, с тем чтобы побудить советскую сторону к подписанию советско- японского пакта о ненападении, отказавшись от идеи договора о ней­тралитете[44]. Однако пакт о нейтралитете был-таки подписан 13 апреля 1941 г. в Москве. «Во время отъезда Мацуоки (министр й но стран н ы х дел Японии) в Москве произошла странная сцена. Сталин, которо­му нечего было там делать, появился абсолютно пьяный и заплетаю­щимся языком сказал Шуленбургу: "Поезжайте в Берлин и скажите: "Мы хотим оставаться друзьями". Заместителя германского военного атташе Кребса он тяжелой рукой хлопнул по плечу и прерывисто вы­дохнул: "Гляди-ка, немецкий генерал!"»''