2 миллиона километров до любви - страница 7

И тут раздался елейно-медовый голос с придыханием:

— Подойди ближе! — приказал он.

С ужасом я понял, что мне уготовано. Я мобилизовал все имеющиеся у меня внутренние ресурсы, чтобы противостоять оккультным силам, явно призванным для того, чтобы сломить мое сопротивление. Образ моего мучителя благодаря причудам сознания преобразился: теперь силуэт его фигуры напоминал отвратительное животное, похожее на свинью. От ужаса у меня закружилась голова, и я чуть не потерял сознание.

— Иди сюда! — повторил сладкий голос.

В нем теперь звучали нотки угрозы. Я все еще сопротивлялся, но при этом меня будто погрузили в глубокий транс. Все во мне бунтовало против этого человека и его невидимых подручных, заманивших меня в западню. Ноги отказывались сделать четыре шага к кровати. Она вообще представлялась мне обрывом, за которым зияла бездна. Было ясно, что там меня ждет ад. Священник ничего не предпринимал. Он выдерживал угрожающую паузу, время от времени что-то бормоча. Внутри у меня клокотала буря, душа терзалась и мучилась. Но пошевелиться я не мог.

Как же я ненавидел мать в тот момент! Именно из-за нее все так сложилось. Я ненавидел полицию за то, что она не преследовала таких монстров, как этот человек. Я ненавидел и проклинал всех взрослых, потому что они только и знали, что причинять другим боль. Такую же, как это свиноподобное существо причиняет мне сейчас. Я ненавидел всех и вся, весь мир и самого себя за то, что я оказался неспособным постоять за себя. Но и сдаваться я не хотел! Ненависть придавала мне силы, не позволяла согласиться на тот чудовищный акт насилия, который собирались произвести над моим телом. Я стоял, будто приклеенный к полу, и не делал ни шага — ни вперед, ни назад.

Не знаю, сколько времени я смог простоять так, но в какой-то момент силы мои закончились, и я свалился, как пустой мешок, на эту гнусную кровать. Я был практически без сознания.

И тогда он надругался надо мной…

Это меня убило. Я чувствовал себя грязным, униженным, оскверненным. Он отпустил меня к себе, я с трудом дотащился по лестнице до своей комнаты и заперся в ней до утра. А потом надо было собираться в школу. Около полутора часов я боролся с одолевавшим меня желанием убить человека, который только что растоптал мою душу.

Мой кошмар длился семь лет. Мои тело и душа подвергались насилию в течение всего этого времени. Как-то раз я решился рассказать матери обо всем, что происходит. Ответ не оставил ни капли надежды на сочувствие:

— Отец Р. — священник! Он не может так поступать. Ты лжешь!

Святоша так легко сломил мое противодействие отчасти из-за того, что я по-прежнему боялся, что меня отошлют обратно домой. Растлитель прекрасно все понимал.

До сего дня меня мучают боли в спине и ногах, которые, как мне кажется, связаны с тем ужасом, который мне пришлось пережить в юности. Ад заполучил власть надо мной с помощью обмана, лицемерия, шантажа. И все это исходило от так называемых «христиан». Пережитое потрясение привело к тому, что я вовсе перестал учиться. Отметки в школе были хуже некуда. Тут развратный святоша проявил щедрость и нанял мне репетитора — своего знакомого. Мне это принесло новые страдания. Спрягая латинские глаголы, я чувствовал, как холодная рука учителя под столом шарит вдоль моего бедра.

Облаченный в рясу растлитель отправил меня в католическую теологическую семинарию в Рим. Он мечтал, чтобы я «продолжил его дело» — будто мало было его грехов, и он хотел организовать преемственность в этой области. В ту пору мне исполнился двадцать один год, но я только окончил школу (я плохо учился, а потому проходил обычную программу дольше, чем другие).

Ехать в Рим я согласился — мне нравилось путешествовать, и поездка сулила новые возможности.

Однажды ночью в семинарии я, никем не замеченный, проник в башню здания, где располагались общежития.

Оттуда доносились какие-то странные звуки, и мне стало любопытно, что там происходит. Я толкнул металлическую дверь, и она легко поддалась. Бросив лишь беглый взгляд вглубь комнаты, я узнал нескольких клириков, с которыми познакомился за недолгое время учебы. Не решусь описывать на этих страницах то, чем они занимались. Отпрянув, я захлопнул дверью и бросился прочь. Моя душа кричала и плакала, сотрясаясь от ужаса и отвращения.