2034: Роман о следующей мировой войне (ЛП) - страница 78

Чоудхури с некоторой гордостью говорил о работе, которую он проделал вместе с Хендриксоном, который был намного лучшим учеником, как будто тот факт, что они теперь были коллегами, доказывал, что он не был академическим неудачником, за которого его бывшая жена сбрасывала со счетов. — Мы все были в большом напряжении, — сказал Чоудхури между глотками супа вонтон. — Хендриксон довольно близок с однозвездным адмиралом, который нанес удар по Чжаньцзяну, Сарой Хант. — Чоудхури взглянул поверх своей миски, чтобы посмотреть, знакомо ли Саманте это имя, поскольку кое-где о нем писали газеты. Выражение ее лица ничего не выражало, поэтому Чоудхури добавил: — Она была одной из его учениц, когда он преподавал в академии. Он беспокоится о ней. Это слишком много, чтобы просить кого-то об этом .

 — Чего много просить? — ответила Саманта.

 — Иметь это на своей совести — все эти смерти.

Саманта оторвала полоску мяса от бедренной кости и указала жирным пальцем на Чоудхури. — Разве они не на твоей совести?

Чоудхури вздрогнул, как будто на его лицо направили свет проектора. — Прекрати это, — сказал он.

 — Прекратить что? Это справедливый вопрос, Сэнди. И тогда бывшая жена Чоудхури начала говорить о его моральном соучастии не только в отношении Чжаньцзяна, но и в отношении всей американской внешней политики, начиная с десятилетий до его рождения и до миграции его родителей в эту страну. Чоудхури мог бы легко сформулировать контраргументы против дело, которое Саманта выдвинула против него. Он мог бы указать на то, что ее семья, выводок чистокровных техасских ос, заселила эту страну за столетия до его собственной, сделав ее наследницей всех преступлений, от рабства до Манифеста Судьбы и гидроразрыва пласта; но он приводил эти аргументы раньше, хотя сам в них не верил и в корне не соглашался с ее мировоззрение, в котором история держала будущее в заложниках.

Вместо этого он сидел и ничего не говорил, позволяя ей говорить все, что, черт возьми, она хотела сказать. Он получил то, за чем пришел. Их дочь была в безопасности. Саманта не стала бы с ним драться. Это было единственное, что имело значение.

Они покончили с едой, и официант убрал их тарелки. Чоудхури заметил, что Саманта взглянула на часы. — Если тебе нужно быть где-то еще, это прекрасно.

 — Ты не возражаешь? — спросила она.

Чоудхури покачал головой. Когда Саманта полезла в сумочку, он велел ей убрать бумажник. — Я справлюсь, — запротестовала она, и он добавил: — Пожалуйста, я бы хотел пригласить тебя куда-нибудь. — Она кивнула один раз, поблагодарила его, а также тщательно поблагодарила персонал пустого ресторана. А потом она исчезла.

Их официант подал Чоудхури маленькое блюдо, на котором лежал его счет с парой печений с предсказанием судьбы. Чоудхури рассеянно уставился на печенье и подумал о том, что сказала Саманта, о его соучастии, о том, как каждый из нас был связан друг с другом, начиная с его бывшей жены, его матери, его дочери, Хендриксона и Сары Хант и даже этого официанта, у которого, вероятно, был только один столик подавать на всю ночь.

 — Могу я предложить вам что-нибудь еще? — спросил официант.

 — Вообще-то да, — сказал Чоудхури. — Я бы хотел сделать заказ, чтобы отправиться.

Он возвращался в пустую квартиру и заказал еды на несколько дней — еще одну утку по-пекински, цыпленка генерала Цо, жареный рис и все такое прочее. И когда он добавил к своему огромному заказу, подавленное выражение лица официанта сменилось улыбкой. Пока кухня принималась за работу, Чоудхури сидел и ждал, зажав в пальцах оба конца своего печенья с предсказанием. Затем он разломил печенье на части и съел его кусочек за кусочком, избегая гадания внутри, которое он не читал, а вместо этого навязчиво рвал на маленькие кусочки.

Вскоре его еда была готова. Официант принес четыре пакета со словами — Большое вам спасибо, — слегка поклонился и поставил их на стол.

Чоудхури кивнул. Он еще раз оглядел пустой ресторан, прежде чем ответить: — Это самое меньшее, что я мог сделать. — Он поднял сумки и направился к двери. На столе осталась только небольшая кучка изорванной бумаги, которую официант должен был смахнуть.