40 градусов - страница 4

Я поманил пальцем нашего преданного графомана. Он вприпрыжку понесся навстречу.

– А мне сказали – вы переехали! – затараторил он. – Я туда – а вас нет, я сюда – а вы здесь!

Дорохов пихнул меня локтем: сумасшедший, непрерывно тараторя, уже лез в свой портфельчик, нашаривал в нем очередное сочинение. Этого допускать нельзя, подсказывал опыт, иначе придется битый час обсуждать с автором все его идиотские абзацы и фразы. Коллеги это понимали и с замиранием сердца следили за развитием событий.

Выследивший нас графоман помешан был на истории подводного флота страны. Он знал все круглые и некруглые даты героев-подводников. Как только дата подходила, он переписывал из энциклопедии соответствующую статью и тащил ее нам.

– Подводник? – сурово спросил я сумасшедшего, кивая на портфельчик.

Тот еще активнее залебезил, забормотал, засуетился и через секунду робко тыкал мне в грудь пачкой густо исписанных листков.

– Мы возьмем, – сказал я. – Возьмем, если вы поднимите все вот это вот к нам, на пятый этаж.

Сумасшедший бегло, без интереса бросил взгляд на придавившие нас надгробия. Ни страдания, ни сомнения, ни возмущения – ничего этого не отразилось на его физиономии. Он осекся на полуслове и тут же испарился.

– А что, хороший способ давать им от ворот поворот, – грустно пошутил Джапаков. – Давайте оставим это барахло здесь, чтоб шизофреники боялись.

Мы закурили еще по одной. Нет, остатков сил не хватало, трясущиеся конечности отказывались брать и нести.

И вдруг возле пианино, стола и дивана материализовался герой-подводник в компании с еще несколькими редакционными сумасшедшими.

– А у них возьмете? – осведомился он.

– Возьмем и у них, – уверенно ответил я.

Тогда я впервые убедился в фантастических способностях умалишенных. Графоманы, все как на подбор, были низкорослыми, ледащими, убогими. Но ими двигало что-то, что было сильнее их. Диван буквально взлетел в воздух и поплыл вверх по лестнице.

Мы уже праздновали переезд, когда бригада добровольцев, отдуваясь, взгромоздила на пятый этаж пианино. Теперь добровольцы выстроились у стены, нянча рукописи, как роженицы – младенцев. Их красные лица лучились восторгом победы. Их позы были трогательны в своей торжественности.

Такое количество бреда невозможно было напечатать в ближайших номерах. Чтобы избавиться от чувства вины, я отвел графоманов в отдельный кабинет и там выпил с ними бутылку водки. За выпивкой мы подробно обсудили все их творческие пунктики. Принесенные материалы прозвучали в авторском исполнении, некоторые – неоднократно. Это, вкупе с ожиданием главного счастья, тоже стало частичкой их праздника.

Статейки были мало-помалу опубликованы. Сумасшедшие продолжали являться, уточняли, когда же, наконец, напечатаем, кротко упрекали за долгие проволочки.

Но ни один из них не напомнил нам, нарушителям обещаний, о своих геракловых подвигах.

Знакомые сбагрили мне любознательного немца Руди. Он приехал изучать архитектуру советских городов. Я не мог отвертеться. Все знали, что я свободно общаюсь по-немецки.

Руди оказался классическим, правильным немцем, адептом пунктуальности и порядка. Каждый божий день точно в оговоренный час он ждал меня в назначенном месте с рюкзачком за плечами и с фотоаппаратом в руках.

– Привет, Руди! – бурчал я, мучительно, как оно часто бывает с утра, вспоминая чужие слова. – Надеюсь, ты хорошо отдохнуть?

– Хорошо! – лучезарно улыбался немец. – Мы можем работать!

– Никакая работа не волк, – назидательно формулировал я. – Она не бегает в лесу.

Руди обладал феноменальной работоспособностью. Он как заведенный, без перерыва на обед, носился по городу и щелкал фотоаппаратом. И задавал тысячу вопросов, как будто я призван был знать историю каждого здания, год его появления на этой улице и характеристики стройматериалов.

Ему действительно интересно было у нас в городе. Полным ходом шла повальная замена утлых исторических особнячков на стеклобетонный новострой. Центр города умирал в муках. Хозяева жизни рушили купеческие подворья, выстроенные когда-то с любовью, тщанием и знанием дела, и возводили узкоплечие высоченные офисные бараки. Им предстояло плыть дальше, к потомкам. Руди очень удивлялся, как горожане позволяют сносить памятники старины.