5 рассказов - страница 4
Она презирала политиканов, которые пытались развратить покладистых и трудолюбивых "туземцев". Не нравится ей это убийство Гарстонов. ОЙ, не нравится! И снова миссис Хилл подумала, что она очень одинока и, пожалуй, ей лучше переехать в Найроби или Кинангоп, поселиться рядом с друзьями.
Да, но как же она оставит своих "туземцев"? Ведь они совсем как дети. Она вспомнила Ньороге. Странный какой-то. Интересно, сколько у него жен? Большая ли семья? Удивительно — он живет у них так давно, а она никогда не задумывалась над этим. Для нее он только слуга, а ведь он, наверное, еще и отец… Она вздохнула. Это, конечно, ее упущение, надо быть внимательнее к слугам.
Тут раздался стук в дверь и крик: "Мэмсахиб! Мэмсахиб!"
Это был голос Ньороге. Ее слуга… Пот выступил у нее на лбу. Она не разобрала слов, слышала только голос. Это конец! Конец! Как у Гарстонов. Ее бросило в дрожь, голова закружилась.
Но внезапно силы вернулись к ней. Помощи ждать не от кого, но она сама сумеет постоять за себя. Крепко сжав пистолет в руке, она распахнула дверь и выстрелила. Тошнота подступила к горлу. Впервые в жизни ей пришлось пролить кровь. Миссис Хилл заплакала. Она не знала, что убила своего спасителя.
На следующий день вся эта история появилась в газетах. Подумать только, одинокая женщина с неслыханной отвагой вступила в бой с бандой из пятидесяти человек! И одного даже убила!
Миссис Смайлз и миссис Харди примчались поздравить ее.
— Мы говорили, все они мерзавцы! — неистовствовала миссис Смайлз.
— Все, как один! — вторила миссис Харди.
Но миссис Хилл помалкивала, обстоятельства смерти Ньороге смущали и беспокоили ее. Чем дольше она думала, тем больше недоумений у нее возникало.
— Не знаю, — тихо вздохнув, сказала она. — Боюсь, я никогда не понимала Ньороге.
— Да, именно. Они непостижимы, — твердила свое миссис Смайлз. — Всех их надо перевешать.
— Всех до единого, — поддакнула миссис Харди.
Так, наверное, никто и не узнает правду о смерти Ньороге. И еще о том, что миссис Холл долго-долго мучила совесть.
Возвращение Камау
Путь был неблизкий. При каждом шаге из-под ног взметались облака пыли, они сердито клубились позади него и медленно оседали. Но узкая полоска пыли оставалась в воздухе и шлейфом, ползла за Ним. Он шел и шел, ему не было дела до пыли, да и до самой дороги, которая становилась все — тяжелее и враждебнее. Она казалась бесконечной. Он. не смотрел себе под ноги, а пристально вглядывался вдаль. Вот-вот появится знакомый камень, куст или дерево, памятные с детства места.
Шел он быстро, пружинящей походкой, свободная левая рука прижата к заношенному и потертому пиджаку. В правой он держал конец перекинутой через плечо веревки — на сутулой спине в такт шагам раскачивался узелок — немудреные пожитки, завернутые в полинявшую тряпку. Вся горечь и тяготы долгих лет, проведенных в концлагере, были в этом узелке.
Время от времени он вскидывал голову и смотрел на солнце, изредка бросал косые взгляды на огороженные кустами клочки земли с чахлыми побегами кукурузы и бобов. Поля казались неприветливыми, уставшими. Для Камау это было не ново. Еще задолго до того, как возникло движение мау-мау, скудные земли, принадлежавшие кикуйю, отличались от обширных земельных угодий поселенцев.
Влево от дороги убегала тропинка. На миг он замер, словно в нерешительности, потом ступил на тропу, и глаза его просветлели. Там, внизу, его деревня. Долина нежилась в густой тени деревьев. Значит, речка еще не высохла. Вот он уже на берегу Хонии. Вид реки согревал его сердце, и он долго глядел на извивающуюся среди холмов ленту, прислушивался к ее тихому журчанию. Острое чувство радости охватило его, но тут же он вспомнил о прошедших годах. Река, наверное, не узнает в загрубелом человеке мальчишку, который так часто нырял в прохладную, живительную воду.
А он рад ей, как сестре. Давно уже у него не было так легко на сердце.
Еще издали он увидел женщин, пришедших на реку за водой. Вот старая Ваньюки, ее глухонемого сына убили англичане. Ваньюки — общая любимица. Для каждого найдется у нее и улыбка, и лишний кусок.