…а бес в ребро! - страница 6
– Что-то вроде: «Я – большой ловелас».
– Верно.
– Это на немецком?
– На идише. Они похожи. Одни говорят, что идиш – это исковерканный немецкий, другие – что немецкий – это испорченный идиш. Мне плевать на эти формулировки, на нем говорили бабушка и дедушка, когда хотели, чтоб я не понял, о чем они говорят. А я уже знал много слов, но виду им не показывал. Например ругательства: «Киш мир ин тухес!» – «Поцелуй меня в попу!»
– Так ты хорошо знаешь идиш?
– Наоборот: я хорошо не знаю идиш. Но еще лучше я не знаю иврит. Поэтому я и с израильтянами говорю по-русски. До сих пор на всех моих лекциях меня синхронно переводят… Пойдем, я покажу тебе свой новый письменный стол.
Они поднялись в кабинет, заставленный книжными шкафами. Между ними, на стенах, висели несколько картин. У окна располагался большой письменный стол с гнутыми ножками и вензелями. Рядом, прислоненная к одному из шкафов, стояла картина в резной раме. На ней была изображена полнеющая женщина в туго облегающем купальнике, выходящая из воды.
– Ты купил новую картину?
– Это подарок Вайцмана.
– Какого Вайцмана?
– А, ты же ничего не знаешь. Это Слава Макарченко.
– Его я знаю. Хороший художник.
– Хороший. Но две его выставки прошли неудачно, ни одну картину не купили. Он был очень расстроен. Тогда я предложил ему поменять фамилию, как это принято у евреев, если дела не клеятся. Он послушался и на всех новых картинах подписался Вайцманом.
– Почему Вайцманом? Кто это?
– Фамилия бабушки его жены, она была преуспевающей портнихой.
– И что было дальше?
– Выставка, успех. Четыре картины купили японцы, а три – англичане, и знаешь для кого? В королевскую коллекцию!.. Вот, он в благодарность за идею подарил мне эту красотку.
– Ты хотел сказать: толстушку.
– Есть поговорка: женщины не толстеют, они расширяют территорию любви!.. Она меня вдохновила, я написал первые четыре строчки от ее имени.
Он встал в позу и с выражением процитировал:
Ну как?..
– Неплохо.
– Видишь, и стихи у меня пошли… А всё он! – Он кивнул в сторону письменного стола. – Правда, красивый? Старинный! На рынке купил. Не удержался. Потом узнал, что это – стол писателя. И понял, что и мебель бывает заразительной. Почувствовал какой-то внутренний зуд, захотелось писать: рассказы, стихи, киносценарии.
– Так пиши.
– Пишу. Меня стало тянуть к этому столу. Пишу, но страшно, не знаю, что получится. Я, профессор психологии, академик, автор более двадцати научных книг и учебников, вдруг почувствовал себя малограмотным: в русском языке появилась куча новых слов, значения которых я не знаю.
Он взял со стола записную книжку, открыл ее и зачитал:
– Мажор, вайбер, ватсаф, кейс, дилер, пофигизм, ваучер, меседж, покемуны…
– Это молодежный словарь, я его тоже плохо знаю, – утешил его Марк. – Но не дрейфь! Евгений Замятин когда-то заявил: «У русской литературы одно только будущее: ее прошлое». Так что смело садись за писательский стол и твори.
– Творю. Скорее даже вытворяю. Компьютеры не признавал, а сейчас купил. Печатаю, как на пишущей машинке.
– Что ты пишешь?
– Не поверишь: сочиняю сценарий для Голливуда! Причем в стихах.
– Ну?! А они это знают?
– Пока нет… Это будет для них сюрпризом!.. Послушай первую строчку: «От берега до берега раскинулась Америка». И проза прет, и стихи. Неужели это прорезался талант? Немного поздновато, правда?
– Ничего страшного. Гете завершил «Фауста» в восемьдесят два года.
– Да ну? Значит, у меня еще есть время на разгон!..
Август Львович подошел к одному из книжных шкафов, нижняя полка которого была превращена в мини-бар: на ней стояли бутылки со спиртным. Вынул начатую бутылку коньяка и два фужера:
– По этому поводу надо выпить! Чего ты кривишься?
– Знаешь, не хочется. Я как-то забил голову мыслями о ней.
– О ком это – о ней?
– Прости, я тебе еще не рассказал – это моя новая знакомая. Две недели назад познакомился и всё время о ней думаю.
– Это нормально. Пару раз с ней переспишь, и пройдет. Сколько раз с тобой это уже бывало.
– Поверь, на этот раз что-то не так, что-то по-другому.