А до Берлина было так далеко... - страница 10
План наш состоял в том, чтобы возможно дольше не обнаруживать себя, не дать противнику возможности более или менее точно установить передний край и систему обороны дивизии, ее глубину, расположение огневых средств.
Не обнаружили мы себя и 12 июля, когда вражеская артиллерия открыла огонь по переднему краю дивизии, надеясь подавить наши огневые средства и проложить путь своей пехоте и танкам. Противник не имел точных данных о системе нашей обороны и потому бил наугад. С начала артподготовки мы отвели подразделения на запасные позиции и тем самым свела на нет возможные потери.
Впоследствии, по моим наблюдениям, гитлеровские генералы редко начинали бой, не разведав силы советских войск, места их расположения. Тогда же, в июле 1941 года, вероятно, сказывалась уверенность фашистов в том, что Красная Армия деморализована, следовательно, можно пренебречь законами тактики, отступить от них. Самонадеянность фашистов в этот период многократно была наказана.
Однако расскажу по порядку, как развивались события. После того как артиллерия врага перенесла огонь в глубину обороны, появились танки. Они шли по пшеничному полю, держа дистанцию. На ходу танки вели огонь, но не прицельный, а больше для воздействия на психику обороняющихся.
За танками шла пехота. С наблюдательного пункта, откуда я следил за ходом боя, хорошо были видны цепи солдат в мышиного цвета мундирах. Они шли во весь рост, стреляя из автоматов.
Надо отдать должное выдержке наших бойцов. Кто был хоть однажды в бою, тот знает, как трудно сдерживать себя, когда видишь атакующего противника. Пальцы так и тянутся к спусковому крючку, но стрелять без команды нельзя, надо выждать когда враг подойдет ближе.
С каждой минутой фашисты приближались, но передний край молчал. Нервы напряглись до предела. Но вот по телефону была передана команда комдива: „Огонь!“ Генерал Куликов находился на КП и тоже, вероятно, испытывал те же чувства, что и каждый красноармеец и командир.
Мгновенно ожил и ощетинился огнем наш передний край. Находившийся рядом со мной полковник И. И. Самсоненко кричал в телефонную трубку: „Бронебойными, огонь!“, „Керженевский, бей их прямой наводкой!“, „Георгибиани, дорогой, прибавь огоньку!“. Но и без этих команд артиллеристы Керженевского и Георгибиани работали на совесть. Они расстреливали танки прямой наводкой с близкого расстояния. Вот вспыхнул один танк, словно волчок, завертелся на гусенице другой, покрылся густым дымом третий. И тем не менее часть танков прорвалась и уже подходила к нашим позициям. В эти боевые машины полетели связки гранат, бутылки с горючей смесью. И фашистские танкисты, не выдержав, повернули назад.
Как только танки скрылись, снова открыла огонь артиллерия врага. После пятнадцатиминутной обработки наших боевых порядков снова в атаку устремились танки, а за ними — пехота. Только теперь гитлеровцы шли не в полный рост, как полчаса назад, а короткими перебежками: наши бойцы заставили их применяться к местности.
Вновь заговорила наша артиллерия. И на этот раз артиллеристы показали себя молодцами, били по танкам точно, как и в первой атаке, уничтожили пять боевых машин, которые неподвижными громадами зачернели среди пшеничного поля.
Без танков немецкая пехота не очень-то любит атаковать. Однако до роты гитлеровцев ворвалось в наши траншеи.
— За Родину! Бей фашистских гадов! — услышал я в этот момент голос генерала Куликова в телефонной трубке.
В годы гражданской войны он служил в 1-й Конной армии, и теперь, видимо, взыграла в нем лихая кровь буденновца. Если бы не чувство ответственности за управление боем, уверен, что комдив, не задумываясь, схватил бы автомат в сам увлек за собой бойцов. Но, как человек дисциплинированный, он лишь приказал контратаковать. Командир батальона капитан Шадский, на участке которого прорвалась вражеская пехота, поднял своих людей в контратаку в отбросил врага.
В бою с наибольшей яркостью проявляются лучшие качества солдата. И этот первый бой показал, что среди моих товарищей по службе множество настоящих героев.
В разгар боя осколком снаряда повредило телефонный провод, и связь между НП и КП дивизии и КП полков нарушилась. Напрасно рядом со мной телефонист кричал в трубку: „Москва“, „Москва“. Я — „Одесса“. Отвечайте!» Я приказал находившемуся на НП командиру взвода связи лейтенанту Василию Буклею немедленно устранить повреждение. Но все телефонисты были на линии, и Буклей отправился восстанавливать связь сам. Фашисты заметили лейтенанта и открыли по нему огонь. Находившийся поблизости немецкий танк повернул в его сторону, но Буклей успел нырнуть в окоп, и танк прополз над его головой. Из окопа под гусеницу полетела связка гранат. Танк закружился на месте. Через несколько минут Буклей обнаружил обрыв и восстановил связь. Когда Василий возвратился на НП, я, наблюдавший его бой с танком, спросил: «Не страшно было, когда танк попер на тебя?» Лейтенант Буклей искренне ответил: «Страшновато, конечно, товарищ майор. Но ведь я же на службе. А когда дело делаешь, забываешь о страхе».