А еще я хотел дудочку! - страница 3

— Я помню, — ответил эльф.

Пила с визгом вгрызлась в толстый ствол. Полетела белая стружка.

Лес возмущенно шумел.

Клеон смотрел, не отводя взгляда и даже не мигая, скрестив руки на груди.

Потом исполинский вяз задрожал, заскрипел и рухнул.

Запутала, закружила Мальтуша бессмертная принцесса! То среди бузины взмахнет золотыми волосами, то из-за березы поманит изгибом спины. Бежал Мальтуш за обещанной страстью, метался от дерева к дереву, из низины на взгорок, от зазеленевшей болотины к речному берегу, по полянкам и перелескам.

— Хранил себя? — смеялось ее лицо в зеркале родника.

— Не замарался с деревенщиной? — спрашивали из зарослей малины губы, пахнущие серединой лета.

— Готов ли? — мелкой птахой свиристело и чвикало в кронах.

— Да! — отвечал Мальтуш, ловил разгоряченным лицом тень ветра.

— Нет… — заверял, припадал к студеному ключу.

— Где же ты? — спрашивал, щурясь от лучей заходящего солнца.

На поляне, выстланной седыми мхами, пастух остановился. Опустился безлунный вечер, небо почернело, но светился, казалось, сам воздух. Нет! В чаще леса, между мощными стволами, там и тут горели над розетками щитовника колдовские фонарики. Цвел папоротник, обещал чудо.

Вокруг с трех сторон поднялся волшебный лес, а с четвертой лежала неподвижная гладь реки, и в ней отражались звезды. По краю поляны извивался ручей и пропадал в маленьком овражке на самом берегу. Ветер принес прохладу и слабый запах углей, будто неподалеку жгли костер. «Сколько же я отмахал без памяти? — подумал Мальтуш. — Ноги гудят, будто неделю в дороге».

— Хранил, чую, — сказала Ломэлвея. Мигом раньше поляна была пуста, и вот стоит рядом эльфа, молодая, будто не прошли годы, красивая, свежая, а из одежды на ней — лишь текучие золотые пряди. — Выпей!

Мальтуш принял берестяной кубок и сделал глоток. На языке остался горький привкус молодой листвы. Через мгновение усталости не стало, сила забурлила в мышцах. Показалось, сзади развернулись крылья, которыми можно обнять весь мир!

— Сестры помогут тебе, — сказала эльфа, и по сторонам встали девушки.

Прикрытые, как и сама Ломэлвея, только волнами кудрей, тонкие, белые и гладкие. Они словно светились и напоминали фарфоровые статуэтки, какие привозили иногда коробейники. Сестры потянулись к Мальтушу, уложили на мох и стали стягивать с него одежду. Пастуха бросило в жар с непривычки, он застыдился, стал прикрываться, но девушки были непреклонны и только засмеялись в ответ.

— Но мое стадо? — задал Мальтуш глупый вопрос.

— Не бойся, — серьезно ответила принцесса, — коровы в срок вернутся в стойла.

«А я?», — хотел еще спросить Мальтуш, но одна из эльф властно шепнула: «Молчи! Мы смоем с тебя дневную грязь». Ослушаться оказалось невозможно. Сестры начали обтирать пастуха влажным мхом, в ночи повеяло цветущим садом. Иногда то одна, то другая как бы ненароком касалась его мужественности, с каждым разом дольше задерживая руку. Ох… Мальтуш дрожал, тянулся к гибким проказницам, порывался схватить. Тогда на его раскинутые руки сели две девушки. Они были невесомы, но плечи словно налились свинцом. «Рано еще», — сказала одна, вытянулась кверху и запела. За ней вторая, и скоро все сестры пели о любви и страсти. Пели на незнакомом языке, но Мальтуш понимал, ведь не молчали их тела.

Ломэлвея стояла напротив, перебирала в руках длинные локоны и улыбалась.

Солнечно сиял горн. Снопы искр летели из-под малого молота, осыпали рабочую куртку Тралина, бессильно гасли в бороде. Да и где видано, чтобы гном опалил себе бороду у живого огня? Хотя, случись так, мастер Тралин не стал бы обижаться. Работа сделана невиданная, великая! Впервые под небом и звездами в честном металле сплавлено несоединимое: святой камень гномов из сердца гор и орочья почитаемая грязь. Немыслимое смешение, несусветное, непереносимое, но… Сверкает заготовка, пышет жаром с наковальни, грозит будущим острым жалом. Что тут борода, если такое творится! Память важнее.

— Ковчежек, живо! — крикнул мастер.

Подручные вынесли ковчежек — шамотный ящик с откидной крышкой и прорезью с узкого торца. Тралин укрепил заготовку в прорези, не до конца, оставив лишку с ладонь. В ящик он нагреб углей из печи, укрыл ими жало. После захлопнул ковчежек и замазал глиной прорезь.