А главное - верность... Повесть о Мартыне Лацисе - страница 29

— Понимаешь… Я числюсь помощником начальника штаба полка. Числюсь… Считай, полное безделье. А при моем характере… Многие увлеклись митингованием, меня оно не трогает. — И вдруг словно что-то осенило его. На самом деле обязательно должен был заговорить об этом, так задумал, но эта беседа — сплошная импровизация, разве угадаешь ее зигзаги. Поэтому естественно получилось, будто осенило его неожиданно. — Слушай, а, возможно, вам нужен деятельный волевой человек, который хотя и не большевик, но хочет служить большевикам?

Поддайся Мартын первому порыву, мог бы воскликнуть что-нибудь вроде: «Конечно, конечно!», но вся предыдущая жизнь приучила его к осмотрительности.

— Нам очень нужны энергичные, волевые люди. Работа для них всегда найдется. Но, — он пристально посмотрел прямо в глаза Судрабиню, — необходимы рекомендации полкового комитета и комиссара полка. Без этого никак!

— Разве недостаточно твоей рекомендации?

— Сколько лет мы с тобой не виделись? Так много, что ты даже не узнал меня.

— Но слову моему ты веришь?

Мартын прищурился, глаза потемнели.

— Ты хочешь правду?

— Только правду! — воскликнул Судрабинь, уже понимая: ни одна из целей этой встречи не осуществится.

— Кто такой Ян Судрабинь? Сын серого барона, золотопогонник, в юности примкнул к революции, а как только она пошла на спад, отошел от нее. Он был моим другом. Но это ушло в такую даль… Поэтому рекомендацию должны дать те, кто хорошо знают тебя в последние годы. Знают, чем ты дышишь и чем живешь. Такой у нас порядок, и тебе следует это понять!

«Ничем тебя не прошибешь!» — подумал Судрабинь, а вслух ответил:

— Постараюсь понять…

По календарю зима шла к концу. Давно уже ноябрьское бесснежье захлестнули февральские вьюги, с визгом, с воем обрушились на город.

Позднее, работая на Украине, Мартын узнал, что по-украински февраль — лютый. Февраль восемнадцатого действительно лютовал: ледяными ладонями швырял крупчатый снег, вздымал его к небу, гнал по земле, разбрасывал в разные стороны.

С обледенелой бородой, похожий на Деда Мороза, пришел Мартын на заседание в Таврический. Но далеко не в праздничном, как положено Деду Морозу, настроении. В зале борода довольно быстро оттаяла, однако гнетущие мысли леденили душу.

Вокруг хорошо знакомые лица, но все хмурые, мрачные, даже такой весельчак, как Подвойский, пожимая Мартыну руку, не улыбнулся. А лицо Надежды Константиновны Крупской… Он хорошо знал ее по совместной работе на Выборгской стороне. Это лицо, которое всегда светилось добротой, непривычно замкнуто.

Очень быстрыми шагами вышел на трибуну Ленин. Вынул из жилетного кармана часы, положил перед собой.

Мартын часто встречался с Владимиром Ильичей, а сейчас, глядя на него из зала, вдруг увидел, как он похудел, осунулся, потускнела отливавшая медью бородка. Несомненно, в октябрьские дни нервное напряжение поднималось до самой высшей точки, однако подобной тяжести, как в эти недели, Владимир Ильич еще не испытывал. Решалась судьба Советской власти. Что может быть более грозным!

Разрушены промышленность, транспорт, разорено сельское хозяйство, развалилась старая армия, в руках у немцев Польша, Литва, часть Белоруссии и Латвии, нависла угроза над Петроградом. В таких условиях шли переговоры о мире с Германией в Брест-Литовске.

Советское правительство, как могло, затягивало их, чтобы выиграть время. Тогда германская военщина поставила ультиматум: либо дальнейшая война, либо аннексионный мир, по которому Германия сохраняет за собой все занятые ее войсками земли, входившие в состав России, и налагает огромную контрибуцию — около трех миллиардов рублей. Необходимо было решать, принять ли эти жесточайшие условия… Ленин убежден: нужно принять, иного выхода нет! Но против — многие члены ЦК, ряд местных комитетов партии. Одни настаивали — на ультиматум необходимо ответить революционной войной; другие уверяли — немцы не перейдут в наступление, ибо в Германии со дня на день вспыхнет революция.

Как никто другой, Ленин понимал: для революционной войны нет главного — революционной армии. Надежды на германскую революцию тоже несостоятельны. Так можно потерять Советскую власть… Чуть ли не каждый день он писал об этом в газетах, выступал с различных трибун.