А ты люби меня - страница 9
— Вора ловил, а себя сгубил! — обрадовался он, узнав про чужое погребение, но радость как-то быстро сменилась хандрой. Быть новым бедным — очень грустная реальность. И Тминов, чтобы как-то развлечь себя, начал частенько захаживать на кладбище и сидеть на Гешиной могиле.
И в этом нет ничего противоестественного, ну если только не ходить туда каждый день. А Олег Борисыч ходил туда, как на работу. И поэтому, вольно или невольно, стал свидетелем того, что могила вчера и могила сегодня выглядела не как та самая могила… Её же раскапывали десять раз по ночам Гешины друзья, которым звонили милиционеры…
И Тминов потихоньку стал сходить с ума на почве непонятного ему явления. А когда человек сходит с ума, он делает непростительные вещи.
Например, ходит по улицам и разговаривает вслух.
И говорил Тминов о наболевшем — о Геше — русскими пословицами (вычитанными у Даля):
— Ты от меня и в землю не уйдёшь — достану!
Я тебя заставлю рылом хрен копать!
Один бог без греха!
Будешь ты мою дружбу помнить…
Я его потычу рылом в кучку!
Почистили ему пряжку, вылудили бока…
Глупому Авдею наколотили шею!
Баюшки-баю, колотушек надаю!
Возьму за хвост, да перекину через мост!
В одном кулаке сожму, так плевка мокрого не останется!
Я вас всех на кишках перевешаю!
Не всякая болезнь к смерти…
Кто много грозит, тот мало вредит.
Всё.
— Борисыч, завязывай! — говорили ему горожане, которым он изрядно наскучил.
— Поганец Геша жив! — отвечал им Тминов.
Люди крестились.
И задумывались.
Продолжать находиться в Ершове для Геннадия Бертрановича становилось опасным.
Из передовицы газеты: «Ершовский путь»:
«Что случилось? То и произошло. Наш городок благополучно спал и видел сны и вдруг — в одночасье он лишился одной из самых известных и одиозных личностей — Г. Б. Суэтина; старой пыльной картины, которая оказалась ценней многих известных кладов; а в близком будущем наш край родной посетит Римский Папа со свитой?! А дальше можно ожидать и прилёта инопланетян! Как вы считаете, земляки?»
И тут вдобавок ко всему треснул и чуть не упал в реку мост, по которому ждали приезда Папы в Ершов.
Началась паника.
Геша только что основательно позавтракал и в замешательстве огляделся. Перед ним был расстелен холст, на табурете горкой лежали краски.
Он постоял, подумал и сходу начал рисовать, пока его снова не потянуло в сон.
После долгих зеваний он обозначил занавес и ножки из-под шкафа.
Ножки не рисовались, и Геша включил радио — передавали традиционный джаз бибоп. Геша сидел на чердаке, слушал, потом сказал, точнее закричал:
— Рая, купи мне саксофон!!!
Рая влезла на чердак и протёрла глаза.
— Чего тебе? — спросила она, глядя на Гешу в спортивном костюме.
— Ку-пи-м-не-саксо-фон, — требовательно, по слогам, повторил Геннадий Бертранович.
— А где я его тебе куплю? — удивилась Рая. — Ты ж картину хотел рисовать.
— Расхотел, — пожал плечами Геша.
Рая долго смотрела на него и думала, потом ей это надоело; она собралась, оделась, накрасилась и всё-таки пошла в музыкальную лавку, где за двадцать девять тысяч рублей сорок три копейки приобрела новенький саксофон в кожаном футляре и отправилась с ним домой, на улицу Колхозную.
Геша её ждал и с ходу стал в саксофон дуть, чем распугал бы всю округу, не будь Колхозная пустынной улицей.
Рая с Галиной Ивановной в ушанках сидели на первом этаже дома, морщились и ждали, когда какофония прекратится. Ждать им оставалось недолго.
— Вот, доча, потому и замуж больше не хочу, — сказала Галина Ивановна дочери на исходе второго часа.
Раю передёрнуло.
— Неси-ка ему обед. — Галина Ивановна наставила тарелок на поднос и вручила дочери.
— Так вкусно, Рая, я уже объелся. — Геннадий Бертранович отставил последнюю тарелку.
— Правда? Мама готовила, — убирая остатки обеда, засмеялась Рая.
За неделю Геннадий Бертранович научился играть на саксофоне би-боп и почти закончил картину… Ножки от шкафа на ней он решил не рисовать.
И не прогадал.
Картина…
Её искали всем городом, и — не нашли. Ведь нельзя найти то, что съедено крысой. А без картины визит Папы терял всякий смысл — показывать ему в Ершове кроме пяти старых ободранных православных церквей было попросту нечего. А сознаться, что картину украли, мешал стыд. Пусть уж приезжает, решили городские власти, а там как-нибудь выкрутимся.