А ты пребудешь вечно - страница 12

— И все же что? Уэксфорд запнулся:

— Ты знаешь о том чувстве, которое иногда у меня возникает, Майк, о том почти сверхъестественном чувстве, что тут что-то не… ну, не совсем так?

Берден кивнул. Он знал.

— Я испытал его там. Но это было всего лишь чувство. Люди хвастают своей интуицией, потому что стараются помнить лишь о тех случаях, когда она их не подводила. Я никогда не позволяю себе забывать то бесчисленное количество раз, когда мои предчувствия не оправдывались. Мы не нашли ни единой зацепки против Суона. Нам надо будет восстановить в памяти это дело завтра. Куда ты сейчас?

— Снова к миссис Лоуренс, — ответил Берден.

Встревоженная миссис Крэнток впустила его в дом.

— Не думаю, что я особенно помогла, — прошептала она ему в прихожей. — Мы не особенно близки, понимаете, всего лишь соседки, чьи дети играют друг с другом. Я просто не знала, что ей сказать. То есть я хочу сказать, что обычно мы говорим о наших маленьких мальчиках, но теперь — ну, я не чувствовала… — Она беспомощно пожала плечами. — И об обычных вещах с ней тоже не поговоришь, вы знаете. Это никогда не получается. Ни о доме, ни о том, что происходит в нашем квартале. — На ее лбу пролегли морщины от титанического усилия объяснить необъяснимое. — Возможно, если бы я смогла говорить о книгах или… или чем-то еще. Она не похожа ни на кого из тех, кого я знаю.

— Я уверен, что вы великолепно справились, — сказал Берден. Он подумал, что прекрасно знает, о чем хотела бы поговорить миссис Лоуренс. Ей был бы интересен нескончаемый анализ чувств.

— Что ж, я пыталась. — Миссис Крэнток повысила голос. — Я ухожу, Джемма, но вернусь попозже, если вы хотите.

Джемма. Любопытное имя. Он не помнил, чтобы встречал его раньше. Это, должно быть, какое-нибудь заморское имя, которым ее наградили эксцентричные родители либо — что скорее — она выбрала его сама по причине собственной оригинальности. Неожиданно разозлившись на самого себя, Берден удивился, почему строил предположения о ней в такой неприязненной манере, почему каждая новая информация о Джемме Лоуренс немедленно вызывала новые вопросы. Потому что она причастна или будет причастна к делу об убийстве, сказал он себе. Инспектор толкнул дверь в гостиную, держа в памяти тот яркий, дикий и вызывающий образ, который у него сложился, и остановился, несколько ошеломленный увиденной картиной. Хотя ничего не изменилось с той поры, когда он уходил, — побелевшая испуганная женщина, свернувшаяся в кресле, которая ждала и ждала…

Хозяйка включила электрический камин, но тот едва ли согревал комнату, и она закуталась в одну из тех шалей, которые он заметил раньше — плотную, черно-золотую, с длинной бахромой. Берден подумал, что не мог бы представить ее рядом с ребенком. Или читающей сказку на ночь, или подающей кукурузные хлопья с молоком. Вот сидящей в каком-нибудь клубе — да. Поющей и играющей на гитаре.

— Выпьете чаю? — спросила она, повернувшись к нему. — Может быть, сделать какие-нибудь сандвичи? Я могу быстро приготовить сандвичи.

— Не беспокойтесь обо мне.

— Ваша жена накормит вас, когда вы вернетесь домой?

— Моя свояченица, — ответил он. — Моя жена умерла.

Он не любил говорить об этом. Люди немедленно смущались, краснели или даже немного отстранялись, как будто у него была какая-то заразная болезнь. Потом нечленораздельно выливали поток неуклюжих неискренних сочувствий, бессмысленных слов, которые вскоре забывались. Никому по-настоящему не было до этого дела. Во всяком случае, до сих пор.

Джемма Лоуренс сказала тихо и медленно:

— Мне очень жаль. Она, должно быть, была молода. Это большая трагедия для вас. Теперь я понимаю, отчего вы так добры к людям, попавшим в беду.

Ему стало стыдно за себя, и от стыда он начал заикаться.

— Я… пожалуй, я бы съел сандвич, если это не очень обременительно для вас.

— Ну почему же? — как-то недоуменно спросила она, словно такая вежливая общепринятая фраза была для нее в новинку. — Разумеется, я хочу сделать что-то для вас в ответ на все то, что вы делаете для меня.

Она очень быстро приготовила сандвичи. Стало очевидным, что для их приготовления и не требовалось много времени. Ветчина была небрежно зажата между двумя ломтями хлеба, а чай подан в кружках без блюдец.