А жизнь продолжается - страница 29

— Да, — отозвался Август, — так оно всегда и кончается! А на мой взгляд, вы с ним — примерная супружеская пара.

Однако же фру Лунд с ним не согласилась, она покачала головой и в раздумье промолвила:

— Нет, не будь у меня мальчиков, я бы, может…

Август:

— Бравые ребята! Я таких молодцов еще и не видывал!

— Да, им вообще незачем знать, что отец с матерью ссорятся. И муж мой говорит то же самое. Кстати, он боится, как бы не узнали в городе. Но такое не всегда удается скрыть, наша служанка нет-нет да что-нибудь и услышит, а там уж нетрудно и догадаться об остальном, держать про себя она это не держит, и все выплывает наружу. Я это уже успела понять… По-моему, он возвращается. — Она прислушивается. И торопится договорить: — Август, ни слова о том, что я тебе рассказала. А рассказала я это вовсе не для того, чтобы его упрекать, а потому, что я тоскую по Поллену, не надо было мне уезжать, мое место там. Я никогда здесь не почувствую себя человеком. Поэтому я и всплакнула, когда ты спросил о елочках, ха-ха, ну неудивительно, ведь больше я ни от кого не плакала. Глупо, конечно…

Август в задумчивости возвращался к себе домой. Он разбирал про себя события минувшего вечера, критически их пересматривал — о, он далеко еще не ветхий старик, из которого песок сыплется! Дорогая Эстер и госпожа докторша, у благородной публики и бродяг, у всех свои невзгоды, и у тебя тоже, исключений нет, и каждый справляется как может. Но проговорить целый вечер о Поллене, убиваться о Поллене — что нам Поллен? Нет его, провалился сквозь землю! Помнит ли он песню? Да он не раз играл ее на гармони и напевал. Только девушка и не думала топиться, это чушь, никто в море не топится, просто она сидела и складывала об этом песню. Бог с тобой, Эстер, милочка, она сидела у самой воды и складывала себе песню, а потом взяла и пошла домой. Да. А вы, любезный доктор, вы хотели, чтобы я рассказал вашим мальчикам про Южную Америку и про Латвию, только я уже избавился от привычки сочинять небылицы…

Нет, Август далек от ветхого старика, из которого песок сыплется, иначе он не смог бы разбирать и критически пересматривать этот вечер. И это еще не все. Знает ли он дочь Тобиаса из Южного селения? Да. Коротко и ясно: да. Но это никого не касается. Он встретил ее на улице, она посмотрела на него, жалкая, смиренная, у нее были до того умоляющие глаза. Почему она так на него посмотрела, почему он остановился и заговорил с ней? Наверное, она прослышала, что Вальборг из Эйры получила от него чудесную материю на платье, а Август был вовсе не против того, чтобы слыть богачом. Лошадь, говоришь? Эта беда поправимая!

Словом, пока он стоял на улице, он почувствовал к ней щемящую жалость, Господи, прости ему этот грех, если это — грех! Он спросил, где она живет, и она ответила. Он спросил: «Как твое имя?» — «Корнелия». Он записал это. Напустил на себя важный вид и все записал. Август знал, какое это произведет впечатление, она придет домой и скажет: «Он достал из кармана книжку и вписал меня!»

Летом Тобиасу все ж таки выплатили страховку. Все содействовали ему как могли, жена Тобиаса показала, что во сне он вовсе не зевал, а наоборот, вскрикнул, издал во сне слабый вопль, а это в корне меняло дело. Нет, на него не стали возводить обвинений в поджоге, и теперь он собрал соседей и принанял плотников и принялся рубить новый дом. Рубили в лапу. Дом вышел не ахти какой и большой, но, как и в старой халупе, в нем были горница, кухня и две комнатки, чего ж еще? Не во всяком бедняцком доме есть две комнатки.

Как и прежде, одну заняли родители, другую — Корнелия с младшими сестрами. Но когда к ним просились на ночлег захожие люди, Корнелия с сестрами уступали свою светелку и укладывались по углам в горнице. Это могли быть разносчики или же миссионеры и проповедники, иной раз турист либо пеший путник с тощим карманом, и все они заворачивали к Тобиасу и находили приют. Сейчас вот новую светелку обживал приезжий евангелист.

Это был благообразный мужчина среднего возраста, с бородою, как у Христа, и исступленным взором. Он продавал, а то и раздавал божественные брошюрки и устраивал на дому у сельчан молитвенные собрания. Ревностно потрудившись с неделю, он нагнал на обитателей округи великий трепет и внушил благочестие. Так как в горницах становилось тесновато, то он пошел к пастору и получил разрешение проводить собрания в помещении школы; народу туда стекалось немало, послушать его приходили даже из города, и никто не сожалел о том, что потратил с час времени на молитву.