Аббатиса Круская - страница 6

— Такие томасы обычно путаются со студенточками, — замечает Вальбурга. — Не знаю, что ему далась Фелицата.

— Томас ходит в светском, и с Фелицатой он раздевается, а не разоблачается, — замечает Милдред.

— Мне надо решить, — говорит аббатиса, — как отвечать на второй вопрос в письме из Рима. Он поставлен очень осторожно. Их явно обуревают подозрения. Они хотят знать, как уживается у нас приверженность суровому затворническому Уставу с курсом электроники, которым мы заменили ежедневное вышивание и переплетные работы. Они интересуются, почему мы не можем смягчить устарелые правила, как это делают в других монастырях, раз нам нипочем даже такие новшества, как электроника. Или наоборот: почему мы ввели изучение электроники, если мы так упорно держимся за старину? Как вы понимаете, они намекают между строк, что монастырь прослушивается. И очень напирают на слово «скандал».

— Это ловушка, — говорит Вальбурга. — Это письмо — ловушка. Расчет, что вы так или иначе попадетесь. Можно нам посмотреть письмо, мать аббатиса?

— Нельзя, — говорит аббатиса. — Чтобы вы чего-нибудь не ляпнули на допросе и могли бы присягнуть, что вы письма не читали. А ответ мой я вам покажу, и вы так и скажете, что читали его. Чем больше правды и чем больше путаницы, тем лучше.

— А нас будут допрашивать? — говорит Милдред, скрестив ладони у горла под белым чепцом.

— Почем знать, — говорит аббатиса. — Так что же, сестры, как вы предложите убедительно согласовать наши занятия и наши строгости?

Монахини сидят молча. Вальбурга смотрит на Милдред, а Милдред глядит на ковер.

— Что-нибудь с ковром, Милдред? — спрашивает аббатиса.

Милдред поднимает глаза.

— Нет, с ковром ничего, мать аббатиса, — говорит она,

— Прекрасный ковер, мать аббатиса, — говорит Вальбурга, глядя на густо-зеленую топь под ногами.

Аббатиса склоняет набок голову в белом чепце и тоже любуется своим ковром. И произносит со сдержанной и нескрываемой радостью:

Вальбурга ежится. Милдред глядит в губы аббатисе, словно ожидая какого-то продолжения.

— Так как же мне отвечать Риму? — говорит аббатиса.

— Поспать бы на нем, — говорит Вальбурга.

— Я бы тоже поспала, — говорит Милдред.

Аббатиса смотрит на ковер:

— А я, — говорит затем аббатиса, — я бы на нем спать не стала. Где сейчас сестра Гертруда?

— В Конго, — говорит Вальбурга.

— Так давайте ее на провод, к зеленому телефону.

— У нас нет прямой связи с Конго, — говорит Вальбурга. — Она днем и ночью в пути, то на поезде, то на пароходе. Наверно, уже добралась до столицы, да разве за ней уследишь.

— Если она добралась до столицы, то нынче позвонит, — говорит аббатиса. — Так было условлено. Нам нужна прямая связь со всеми концами земли, чтоб спокойно советоваться с Гертрудой. Я, правда, не знаю, чего она мечется. Зачем ей вся эта экуменическая суматоха. Это все уже было. Ариане, альбигойцы, пор-рояльские янсенисты, английские диссиденты, шотландские пресвитерианцы. Сколько их было, расколов, анафем и примирений. И вот наконец лев возляжет с ягненком, а Гертруда присмотрит, чтоб они тихо лежали. Кстати же, поверьте мне — сестра Гертруда в душе философ. Есть в ней что-то от земляка ее Гегеля. А философы, когда они перестают философствовать и берутся за дело, люди опасные.

— Тогда зачем нам с ней советоваться? — говорит Вальбурга.

— Затем, что мы в опасности. И как ее избежать, лучше всего сообразит опасный человек.

— Она забралась там в самые дебри, — говорит Милдред, — сближает знахарские обряды с упрощенной обедней и перегоняет прежних миссионеров на новые места, где их встретят неласково, а может, и съедят. Зато на старом месте по этому поводу будет велено служить обедню, как раньше, а знахарям, наоборот, придется упростить свои обряды. Я, во всяком случае, это так понимаю.

— А для меня Гертруда загадка, — говорит аббатиса. — Я даже, честное слово, не знаю, почему она так популярна. Но только взглянуть на ее фигуру — и сразу ясно, что на всех сельских площадях воздвигнутся каменные статуи «Благословенная матерь Гертруда».