Аберистуит, любовь моя - страница 10

– Мистер Джайлз? – сказал я, нежно кладя руку на его широкую спину. Рука ощутила молчаливые всхлипы, сотрясавшие его крупную фигуру. – Мистер Джайлз?

Он поднял голову. Он был другом моего отца и хорошо меня знал.

– Луи!

– С вами все в порядке?

– Ох, нет, нет, нет, нет, нет, не в порядке!

– Они вас избивали?

Он покачал головой.

– За что вас загребли?

– Мне не сказали.

Я кивнул. Все как всегда. Процедурой задержания, описанной в брошюрах Канцелярии Ее Величества, и не пахло – у Ллиноса были свои методы. Большинство народу сажали в холодную, держали там ночь и наутро выкидывали на улицу без всяких обвинений и бумажных формальностей. Это хорошо влияло на статистику раскрываемости.

– Но я-то знаю, что к чему, – сказал мистер Джайлз. – Все из-за этой собаки.

– Какой еще собаки?

– Там, в школе. Он собирается ее на меня повесить. Это же несправедливо.

Он опять уткнулся лицом в руки. Я первый раз видел мистера Джайлза в таком состоянии. Для человека, который просидел всю жизнь в сарайчике для инструментов в уголке стадиона при школе Св. Луддита, на ночь меняя свою мотыгу на дубинку сторожа, стойкость была образом жизни. Вероятно, он расчувствовался от выпитого.

– Так что там насчет собаки?

Он ответил, не отнимая ладоней от лица:

– Один из мальчишек Бронзини пришиб собаку миссис Морган, а обвиняют меня.

Начался новый приступ безмолвных всхлипов; я ласково потрепал его по плечу и отошел, оставив его наедине с болью.

Незадолго до завтрака Ллинос меня выпустил. Жмурясь от яркого утреннего солнца, я стоял на крыльце тюрьмы.

– Ты меня отпускаешь?

Он кивнул:

– Есть у тебя друзья в высших сферах.

– Вот так новость.

Он повернулся, чтобы зайти внутрь.

– Но такие, что я бы тебе не позавидовал.

Я сошел на тротуар.

– Слышь, топтун! – крикнул он мне вслед. Я остановился и обернулся. – Этот пацан, Бронзини… там убийство. Дело серьезное. Частным сыщикам соваться нечего, понял?

– Само собой.

– Если я застукаю, что ты там что-то разнюхиваешь, смотри, устроим тебе… поскользнешься на ступеньках участка.

Я ничего не ответил и пошел прочь. В городе на этих ступеньках поскользнулось жуткое количество людей.

– Кьеркегор или Хайдеггер, мистер Найт?

– Извините, Сослан, сдаюсь.

– Провожу неделю экзистенциализма; моя новейшая рекламная акция.

– Дайте-ка мне мятное с шоколадной крошкой и вафелькой абсурда.

– Сей секунд.

Соспановское фирменное: единственный легальный препарат против сарказмов аберистуитского полицейского.

Сослан подтолкнул деньги обратно.

Уже оплачено; вон тем джентльменом. – Он махнул черпаком для мороженого в сторону скамейки у лееров. Там восседал мужчина в белом кримпленовом костюме «сафари», ярко сверкавшем в лучах утреннего солнца. Это был Валентин из бутика, «переговорщик» Друидов. Я подошел.

– Миленький костюмчик.

Он поглядел на ткань рукава, словно увидел ее впервые.

– Катфефвенная материя, – прошепелявил он. – Вафли бы как-нибудь в магавин, я бы органивовал вам хорофую тфену.

– Если только соберусь на сафари – зайду.

– Прифядьте.

– Спасибо, я постою. Что вам надо?

Он помедлил, словно бы аккуратно взвешивая каждое слово.

– У ваф имеетфя… э… фкавем, «предмет», который интерефует мою органиватфию.

Я слизнул еще мороженого.

– Неужели?

– Вы понимаете о тфем ретфь?

– Возможно. – Я не имел ни малейшего понятия.

– Его дала вам Мивануи.

– А, вот оно что! – Я по-прежнему не имел понятия.

– Мы бы хотели его выкупить.

– Очень мило.

– Мы отфень милые люди, мифтер Найт.

– Поэтому и разгромили мою контору?

Как бы извиняясь, он воздел руку:

– Офибка, отфень дофадно. Мы с превеликим удовольфтвием компенфируем вам урон – в обмен, конефно, на данный предмет.

Я задумчиво поджал губы:

– Сколько?

Валентин улыбнулся, приоткрыв просвет между передними зубами.

– Мы люди равумные; не фтанем мелотфиться из-за пары фунтов. Фкавем, два куфка?

Я поразмыслил.

– Это не компенсирует стоимость поломанной мебели.

Он засмеялся и хлопнул себя по коленям, вставая.

– Фудя по тому, фто я флыфал, мебель в вафей конторе не фтоила и пятидефяти пенфов. Два куфка – это отфень ффедро.

– Как насчет пяти?

– Боюфь, не пойдет. Ефть ведь еффе и фкрытые рафходы, их тове надо утфитывать; рафходы, которые вы понефете, если вдруг мы обнарувим, фто быть милыми для наф – неповволительная рофкоф.