Абрикосовая косточка / Назову тебя Юркой! - страница 30

Настроение у меня испортилось. Яшка не болтун. Да я и не боюсь, если он отцу скажет. Не знаю почему, но мнение отца для меня ноль без палочки. Перед Анечкой и Женькой будет стыдно. Анечка поджала бы губы и два бы дня не разговаривала — презирала бы. Женька — тот станет выручать. У него свои методы воспитания. Анечке не за отца надо было выходить замуж, а за Женьку. Они чем-то похожи.

Обо мне разговор короткий. А вот если мать Руслана узнает, опять скажет, что я плохо влияю на её сына. Она так дрожит над своим Русланом, ждёт, когда он выучится. Она — простая работница. Всю войну стояла у станка. И сын для неё — это будущее, как бы итог её работы. Она очень любила Русланова отца. Когда он уходил на фронт, он сказал: «Береги сына!»

Она и берегла. А из-за какого-то дружка сына забрали в милицию. Жизни теперь не будет от неё. Нас, конечно, отпустят, мы забудем про три мешка картошки. А она не забудет. Я буду для неё врагом номер один.

Надо бы Яшку предупредить, чтобы он не болтал.

— Отец, — обращаюсь я к конвойному. — Отпусти на минутку. Мне надо кое-что сказать тому безрукому.

— Руки за спину! — оторопело кричит старик.

— Чего орешь? Не убегу. Сказать надо. Чтобы дома не говорил.

— Прекрати!

— Не прекращу! Дома чтоб не знали…

— Рапорт напишу.

— Хочешь, шапку оставлю в залог, пиджак, — уже злюсь я.

Старик зыркает глазами. Я понимаю, что он боится меня: убегу, а его с работы выгонят. Инвалидная команда. Если боишься арестованных, зачем в милицию пошёл работать? На дополнительный паёк позарился?

— Слушай, старик, — останавливаюсь я. — Пусти по-хорошему. Хуже будет!

Старик начинает нервно расстёгивать кобуру. Я отталкиваю его в сторону и бегу по улице. Сзади гремит выстрел.

Выстрелил! Что ты с ним будешь делать! И что за милиция пошла!

Я прыгаю в окно развалины, выскакиваю на соседнюю улицу. Добегаю до угла… Яшки нигде не видно. Наверное, он тоже пошёл через развалины. И как я забыл его предупредить, чтоб матери Руслана ничего не говорил! Теперь начнётся!

…Я возвращаюсь к конвою.

Руслан сидит на обломке стены. Девчонка милиционер тоже достала наган. Смотрит она не на Руслана, а на оружие. То отведёт наган в сторону, то прижмёт к груди.

— Спрячь свою пушку! — говорю я. — Выстрелит — придётся бежать в аптеку за нашатырным спиртом. Заикой будешь. Никто замуж не возьмёт. Где старик?

— Не знаю… Тебя ловит.

— Пускай ловит. Пошли!

Дядя Ваня, с которым зимой барышничал на базаре Яшка, гудит как из бочки:

— Калинину пишете, всесоюзному старосте. А вы, жульё, соображаете, к кому обращаетесь? Да этот человек…

Дядя Ваня трясёт над головой кулаком, лицо его краснеет, особенно нос. Он мучительно ищет слов, чтобы выразить силу человека, к которому мы решили обратиться за помощью, и, не найдя их, рубит воздух рукой.

Руслан успевает поймать сбитую со стола чернильницу. Дядя Ваня отходит к окну и смотрит, задрав голову, вверх, в окно, где синеет над козырьком кусок весеннего легкомысленного неба.

«Дорогой отец!» — вывожу я затаив дыхание. Дальше писать нет сил. Столько веры в короткой строчке!

— Одну правду пиши! — говорит мне Руслан. Он тяжело дышит и смотрит на бумагу так, точно сейчас должны ожить буквы и появится человек, который всё поймет, всех простит…

Мы забываемся… Где мы? Что с нами произошло? Мы пишем исповедь. Пишем о том, что мы (Вовка и я), конечно, виноваты, но мы просим простить нас, мы больше никогда не будем. Честное слово! Что я секретарь школьной комсомольской организации. Ребята сейчас готовятся к экзаменам. Время горячее. А вдруг без меня мальчишки не станут оставаться после уроков на повторение? Представляете, сколько тогда троек и двоек будет на переводных экзаменах в нашем классе? Что Руслан — настоящий товарищ! И я бы пошёл с ним в разведку. Что хозяйка простила нас, и сейчас нет смысла рассказывать следователю про ошибку милиции, потому что Вовка устраивает мать в больницу. Это время за него помучается Руслан. А что вообще Вовка, ко всему прочему, трус и человек морально неустойчивый: он пресмыкается перед Шишиморой. Что если Вовка попадёт в тюрьму хоть на немного, он может окончательно сломаться. Что мы обещаем закалить Вовкину волю, как только нас выпустят…