Accel World 19: Сила притяжения темной туманности - страница 9

Точнее, не так. Лезвие меча не исчезло… оно лишь истончилось до самого что ни на есть молекулярного уровня. Харуюки несколько раз изменил угол зрения, и лезвие то проявлялось мутной дымкой, то вновь исчезало.

Граф встал из-за стола, сжимая в руке теперь уже самый настоящий молекулярный клинок. Затем он отвернулся от остальных аватаров и медленно занес меч.

Он не произносил названия техники. Лишь трижды взмахнул правой рукой.

Затем Граф убрал меч в ножны за спиной и отступил на шаг.

Через секунду в каменном полу появилось треугольное углубление. Клинок Графа смог прорубить неразрушимую архитектуру Имперского Замка. Вырубленный блок погружался все глубже, и, наконец, провалился сквозь пол. Откуда-то снизу послышался грохот.

— ...Вот как-то так, — Графит Эдж развел руки в стороны.

Фуко уточнила голосом, в котором смешались удивление и неодобрение:

— Послушай, Граф… ты ведь только что говорил, что… как их там, Девять врат? Что они совершенно неуязвимы. Но твоя демонстрация говорит об обратном. Признайся, ты ведь прорубил врата этой техникой?

— Я попытался так сделать, но врата отказались поддаваться даже Инкарнации третьего уровня. Скорее всего, система постоянно тратит ресурсы на обновление их данных. Но одно слабое место у врат все же есть. Понимаете?.. Пусть сами врата неуязвимы, между их створками по логике есть промежуток, — Граф соединил перед собой ладони, изображая створки ворот. — Этот промежуток бесконечно узкий. Но и мой Инкарнационный молекулярный клинок тоже. А значит, «по логике» моя Инкарнационная техника может сработать. Конечно, если через врата способно пройти лезвие моего меча, это вовсе не значит, что могу пройти и я… но для того, чтобы пройти через внешние врата, достаточно и лезвия, потому что…

— ...Тогда плиту печати можно разрубить и снаружи!.. — воскликнул Харуюки.

Если бы не маска, на лице Графа наверняка видна была бы широкая улыбка. Он решительно раздвинул сведенные ладони.

— Именно. Как я уже говорил, суть третьего уровня Инкарнации в том, чтобы «протолкнуть результат». В том, чтобы насильно переписать реальность, руководствуясь логикой, в которую безоговорочно веришь… кстати, я называю ее «абсолютным аргументом». В том, чтобы просто достичь результата, без ярких вспышек и грандиозных взрывов. Абсолютный аргумент «Вразумителя»2, который я только что применил, в том, что «бесконечно тонкое лезвие способно разрубить все». Хоть я и не смог справиться со створками девяти врат, но протиснул лезвие между ними и перерубил печать. Конечно, на деле это было далеко не так легко, как на словах…

И правда.

Чтобы протиснуть бесконечно тонкое лезвие в бесконечно узкую щель, требовалась бесконечная точность. А для того, чтобы в один замах разрубить таким лезвием мощную плиту — еще и предельная скорость, совмещенная с огромной силой.

— ...И у вас получилось с первого раза? — спросил Харуюки, не веря своим ушам, но Граф тут же замахал обеими руками.

— Что ты! Я много раз ошибался и погибал от атак Генбу. Впрочем, чего-чего, а времени на неограниченном поле много, да и запас по очкам у меня был… Я продолжал атаковать врата чисто ради тренировки, и когда уже забыл, сколько раз умирал, у меня вдруг получилось.

— ...Но, Граф, если тебе хватило очков столько раз пытаться, то почему ты не сбежал наружу, а не внутрь? — спросила неприятно удивленная Фуко.

Черный мечник покачал головой.

— Нет, едва ли у меня бы получилось. Между возрождением и первой атакой Генбу проходят секунды три, и есть пятидесятипроцентный шанс, что первая же атака черепахи будет гравитационной, так что, сколько бы я ни пробежал, он бы просто притягивал меня обратно. Мне показалось, что атаковать мечом врата разумнее. И к тому же... — Граф окинул взглядом Лида, смирно сидящего на стуле. — Именно благодаря этому я нашел своего второго ученика. Мои старания не прошли даром.

Мягкие интонации в голосе Графит Эджа помогли Харуюки, хоть и с запозданием, понять важную вещь.

И правда… этот черный мечник был учителем Черноснежки, которая стала учителем Харуюки. Таким образом, Харуюки мог считаться «праучеником» Графа, а Граф — «праучителем» Харуюки.