Ада Даллас - страница 9

— Королевой?! — взволнованно воскликнула Ада.

Она старательно подыгрывала ему не столько словами, сколько выражением лица.

— Да, я это предсказываю. — Он поднял свой стакан. — Я уверен. Ваше мнение, Стив?

— Я тоже уверен, — ответил я. — Я тоже это предсказываю.

Ада бросила на меня взгляд, значение которого я не сумел разгадать в синей полутьме бара.

— Нужно только набраться терпения и подождать, — многозначительно сказал Хармон, — подождать, чтобы все шло как по маслу.

Я посмотрел на него, на его рыхлое лицо с тяжелой челюстью, на глаза, устремленные на нее из-за толстых стекол роговых очков, вслушивался в его вкрадчиво-льстивые речи, которые он, очевидно, считал средством овладеть Адой. Он хотел ее, готов был вступить в сделку, и ему нужно было, чтобы она это поняла. Меня затрясло от злости, и тут же я рассердился на самого себя за эту злость. Какое мне дело, если она и клюнет на его предложение?

Он оторвал от нее взгляд, подозвал официанта и сделал новый заказ. Он был доволен тем, понимал я, что ему удалось высказать свое предложение и его не отвергли. Этот негодяй и раньше делал подобные намеки. Но чего я-то так разобиделся?

Умышленно меняя тему разговора, он сказал:

— Слышали анекдот о черных кальсонах?

Я хотел было ответить: «Слышал еще сто лет назад», но промолчал, и он принялся рассказывать. Ада звонко расхохоталась над заключительной фразой: «Quel sentiment exquis!»[1] Он рассказал еще три анекдота, и она опять смеялась.

Затем, чуть нахмурившись, Хармон посмотрел на часы и сказал:

— Что же, пора домой, к ужину и жене. Счастливо оставаться. Вы и вправду были восхитительны, моя дорогая.

Я попрощался с ним, Ада тоже произнесла кокетливое «До свидания!», и мы смотрели, как он уверенно несет свое грузное туловище между столами к выходу.

Ада с минуту глядела на дверь, потом повернулась ко мне и сказала:

— Надо бы выжить этого сукина сына, чтобы ты получил его место.

— Еще бы! Только зачем на этом останавливаться? Давай уж заодно заставим и владельцев отказаться от их капиталов.

— Не смейся. Это можно сделать. Я имею в виду Хармона.

— А по-моему, нет.

— Как хочешь, о великодушный и справедливый!

Я выпил.

— А как бы ты это сделала?

— Интересно? Это уже лучше. Гораздо лучше. Ты начинаешь проявлять по крайней мере зачатки любопытства.

— Не хочется тебя разочаровывать, но меня интересует только техническая сторона дела. Честно говоря, не думаю, чтобы у тебя что-нибудь получилось.

— Мой дорогой бесхитростный и прямодушный мальчик! Ты и правда не знаешь?

— Нет.

— Это же до нелепости просто. Ты должен… — Она остановилась. — Нет, не буду совращать тебя. Пусть это сделает кто-нибудь другой, я же сохраню тебя таким, какой ты есть, в твоем вакууме. Меня тебе нечего бояться.

— Ты так добра ко мне!

— А разве нет?

Она подняла стакан. Я посмотрел на сидящих вокруг туристов. Прямо передо мной восседал тяжеловесный блондин, явно пытающийся в чем-то убедить маленькую хорошенькую женщину романского происхождения.

— Почему ты не хочешь мне объяснить? — спросил я.

— А ты сам не знаешь?

— Нет.

— Может, я не хочу, чтобы ты знал, на что я в определенном направлении способна. А может, боюсь, что ты во мне разочаруешься.

Я пристально разглядывал свой стакан.

— Мне это, понимаешь ли, не безразлично. Вот в чем истинная беда-то.

Я был рад, что темно и ей не видно, как я покраснел.

— Это лицо! — сказала она. — Что-то невероятное! Семьдесят ему или семнадцать? Кстати, сколько тебе лет?

— Тридцать девять. Через семь месяцев сорок. — Я говорил правду.

— Сорок! Боже мой! Как же им удалось снова призвать тебя в армию?

— Я тоже думал, что про меня забыли. Оказалось, нет.

— Значит, не забыли. А где это случилось?

— Ты о чем? О ноге? Меня ранило во время игры в покер. Мне влепили в разгар игры, за которую мы сели в месте, что считалось непростреливающимся. У меня было четыре туза, ничего лишнего, а на одеяле лежало шесть тысяч долларов. Там меня и ранило.

Там я приобрел еще кое-что, подумал я, но к чему было рассказывать об этом ей? Там вместе с осколком от 90-миллиметрового снаряда пришло ко мне Ничто. Многие годы канули в Лету, прежде чем я усвоил его значение, но усвоить пришлось, можете не сомневаться.