Адди - страница 16

   Отец больного качает головой, и в этот момент на его лице мелькает самое настоящее потрясение. Всего на доли секунды, после чего вновь скрывается за щитом морщин.

   - Я и подумать не мог... для этого ведь нужен характер. А он всю жизнь был мягким, как гнилой жёлудь.

   Полицейский ослабляет галстук, оголяя красную шею.

   - Каждый способен найти в себе курок, - мягко говорит он. - Иным просто не хватает времени. У кого-то уходит на поиски вся жизнь - долгое блуждание в потёмках, чтобы в конце концов изобрести для себя свет. Ну а кому-то достаточно нескольких секунд концентрированных эмоций. Так сказать, взрыва, чтобы расчистить проход к внутренним сокровищам.

   На его губах вдруг появилась улыбка.

   - Простите мне эту лирику. До того, как примерить погоны, я работал санитаром в приюте для душевнобольных. Много читал Кена Кизи и Дэниела Киза, делал, так сказать, полевые наблюдения. Было бы неплохо, если бы вы дали ему время спокойно выйти из этого состояния...

   Мужчина в летах дёргает плечами.

   - Хватит ходить вокруг да около. Всё, что мне нужно по состоянию здоровья моего сына, я узнаю у врачей. Приступайте. Про барбитураты я уже в курсе, можете опустить, но как в поезд вообще попал этот маньяк?

   Лейтенант вздыхает и начинает рассказ.

   Место, которое везде

   1. Место-которого-нет

   Вот уже второе десятилетие люди сходили с ума по естественности.

   Нет, они называли её не стилем ретро, хотя, по мнению многих, это самое подходящее название, они называли её возвращением к корням, близостью с природой. Такие люди шли на угнетение приобретённых функций организма. Извлекали из тела пластик и силикон и размахивали ими, завывая что-то вроде: "Я свободен от этой дряни! Мне этого не надо!" Хотя о том, чтобы отказаться от линзы, никто из них даже не мог заикнуться.

   Именно на такого регрессора я сейчас смотрел. В обиходе их называли простаками. Сначала было другое название - "дурики", но по мере того, как таких дуриков становилось всё больше, к ним начали относиться серьёзно.

   Горизонтальный лифт мчит нас сквозь полуденный город, а я, расположившись на сидении, поглядываю на сидящую напротив девушку. Симпатичная. Бледная кожа, естественный цвет стриженных ёжиком волос. Видимо, никакими биоускорителями её родители не баловались.

   Я наблюдаю сразу с двух сторон - из моих глаз и из её собственных. Одновременно за ней и за собой. Линза в моём левом глазу исправно транслирует картинку из её линзы. Я в пальто и шляпе -- обыкновенный усталый пассажир. Мода позапрошлого года, самая неприметная на свете одежда. Девчонка не знает, что я слежу за ней через пространство - если конечно не заинтересовалась счётчиком посещений и не сумела обойти мою простенькую защиту. Пока же я остаюсь анонимом, вуайеристом, который подглядывает в чужую замочную скважину. В пространстве, несмотря на всю его открытость, таких полно.

   - Ну и что на этот раз тебя настораживает? - спрашивает Дональд, мой цифровой друг.

   - Слишком всё логично, - отвечаю я и ловлю себя на мысли, что так отвечал уже десятки раз. - Полностью открытая жизнь, никаких секретов.

   Дональд крошечной пиктограммой ютится на самой границе линзы, словно муха, севшая на объектив камеры. Он полностью оцифрован и обычно приходит в шкурке серого котёнка, чтобы поточить когти о стенки моего черепа. Мы дружим уже четыре года.

   Каждый свободный день я слежу за новым человеком. Вникаю в его жизнь и сравниваю её с той жизнью, которую он транслирует в пространство. Ищу подвохи, которых нет.

   Когда-то мне рассказали про место, в котором ничего нет. Ни информации, ни безумной скачки мыслей. Там не работает пространство, там нет ничего, что могло бы тебя развлечь. Даже сон там бездеятельный. Да, да! Это звучит безумно, но во сне там нет ничего. Только пустота, как в доисторические времена (на самом деле имевшие место быть какую-то пару сотен лет назад), когда люди между одиннадцатью вечера и семью утра проваливались в чёрную дыру, а не занимались работой и творчеством. Тогда ещё не знали, что простенькой коррекцией, которая выполняется в раннем детстве, вместе с установкой линзы, можно заставить разум работать, пока отдыхает тело. А если тебе открыт круглосуточный доступ в пространство, такая работа превращается в развлечение.