Адди - страница 21

стр.



   Я снимаю рубашку и ею заматываю голову - благо рукава оказались достаточно длинными. Я остаюсь ждать Нэни.







   2. Место-которое-везде





   Это стеклянное здание было банкой, в которой меня унесли из родного водоёма. Зачем? Выпустить в аквариум, где даже вода незнакомого цвета и отдаёт душком. "Я уникальный в своём роде, - крались от одного уха до другого непрошенные мысли, - архаичный обломок прошлых веков". Да, собственно, я и есть каракатица, морской гад, чьи причудливые изображения остались теперь только в пространстве.



   Я твёрдо пообещал себе держаться. Приступы паники сдавливали мозг; я постоянно просил у Нэни воды, до тех пор, пока не понял, что жажда не имеет отношения, собственно, к шкурке. То был информационный голод: с каждым шагом мир открывал передо мной новую страницу; они, разделённые на те же самые абзацы, были написаны каким-то другим, малопонятным языком. А иллюстрации просто исчезли. Каждую вещь нужно было теперь изучать в деталях, чтобы понять, для чего же она предназначена.



   Я шёл буквально разув глаза (вернее, глаз), и на каждый новый шаг приходилось затрачивать усилие.



   Нэни появилась, как и обещала, почти через час. За это время повязка на голове потяжелела и стала влажной. Кислый запах чувствовался даже через забитые ноздри.



   Повернулась злополучная дверная ручка, зажёгся свет, от которого я предусмотрительно прикрыл лицо. Почти десятисекундное молчание. Я не шевелился: прямая спина, скрещенные в подражание индийским мудрецам ноги. Стержень боли.



   Далеко не сразу до меня дошло, что Нэни не стоит в ступоре в дверях, а действует.



   - Молодец, что остановил кровотечение. Помощь скоро прибудет. Ты настоящий человек-катастрофа, если сумел пораниться в совершенно пустой комнате.



   А голосок-то подрагивает.



   Звуки шагов рикошетили от стен, словно упругие мячики. Девушка склонилась надо мной, отодвинула повязку. Где-то булькнуло; я подумал, что это моя кровь, но потом в область покалеченного зрения попал дрожащий подбородок Нэни. Она сдерживала рвотные позывы. Увидев, что я смотрю на неё, выдавила:



   - Не волнуйся. Тебя... починят.



   Я подивился столь нехарактерной для дурика-натурала фразе, потом ещё раз подивился нелепости выбранного для столь легкомысленного удивления момента.



   - Линзу повредил?



   "Нет, я снял её и положил в карман". - Хотелось съязвить мне.



   - Я теперь куда натуральнее любого из вас, - не голос, а хрип. Кажется, что много крови протекло внутрь и сковало горло запёкшейся коркой.



   - И дурее тоже, - парировала Нэни, справившись с минутной слабостью. - Что случилось?



   Она уже поняла, что всё не так просто, как кажется. Чувствуя странную смесь раздражения, детского изумления и торжества, я рассказал, что натворил. Нэни испуганно оглянулась на дверную ручку.



   - Да, да, прямо в неё. Прежде чем хвататься, лучше вытри платком. Или слепи из одежды перчатки.



   Она помогла мне встать, подобрала шляпу, которую через секунду я почувствовал на своей голове.



   - Лучше выйти навстречу врачам, когда те прибудут, - сказала Нэни.



   Подразумевалось: "Я не хочу, чтобы об этом месте знали посторонние".



   Цепляясь за свою спутницу, я положил начало длинному пути через новый мир.



   Что за картина перед вами предстанет, если вы потеряете зрение?



   Какой воздух вдохнёт в вас мир, если лишитесь обоняния?



   Я потерял доступ к информации и теперь изнывал от ужаса и любопытства. Всё было таким необычным. Коридоры здания удирали от нас и таились за углами. Двери без опознавательных знаков; казалось невозможным, что Нэни может что-то разглядеть на их поверхности и найти нужную: для меня они были все как начисто лишённые индивидуальности лица. Странно и болезненно свет отражался от гладких поверхностей.



   Выбравшись наружу, мы стояли посреди тихого переулка в ожидании спасательного модуля. Здесь старая кирпичная кладка, рисунки на стенах, окна обрамляют на декоративных балконах горшки с цветами. Воздух тих и прохладен. А дальше начиналось что-то невообразимое - словно заглядываешь в чьё-то развёрстое брюхо, где все сверкает хромом и протекают какие-то хитрые, враз ставшие недоступными для понимания, процессы.