Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - страница 6

Удивительно, как быстро такие, как Бэдлстоун, узнают новости во всех мелочах.

– Жертвы есть? – спросил Хорнблауэр.

– Не слышал, – ответил Бэдлстоун.

Если бы утонул кто-нибудь из офицеров, об этом бы наверняка говорили. Значит, все живы, включая Буша. Хорнблауэр смог сосредоточиться на том, чтобы выбрить трудный участок в левом углу губ.

– Даете показания на трибунале? – спросил Бэдлстоун.

– Да. – Хорнблауэр не имел ни малейшего желания снабжать Бэдлстоуна дополнительным материалом для сплетен.

– Если ветер отойдет к западу, я отплыву без вас. Ваши вещи сгружу в Плимуте.

– Вы чрезвычайно любезны. – Хорнблауэр чуть было не дал выход чувствам, но вовремя себя одернул. Нет смысла браниться с плебеем, даже если оставить в стороне иные соображения. Он вытер лицо и бритву, затем встретил взгляд Бэдлстоуна.

– Не многие бы так сказали, – проговорил тот.

– Не многие нуждаются в завтраке, как я сейчас, – ответил Хорнблауэр.

В восемь часов подошла шлюпка, и Хорнблауэр в нее спустился; на боку у него висела дешевая шпага с бронзовой рукоятью, а единственный эполет на левом плече означал, что его еще не утвердили в звании капитана. Однако, когда он поднялся на борт «Ирландии» вслед за двумя капитанами с эполетами на обоих плечах (очевидно, тем предстояло заседать в судебной комиссии), его встретили всеми положенными почестями. На подветренной стороне шканцев прохаживались взад-вперед, о чем-то напряженно беседуя, Мидоус и Буш. Мичман, встретивший Хорнблауэра, сразу отвел его в сторону; это лишний раз подтверждало, что он вызван как свидетель-эксперт и, дабы сохранить беспристрастность суждений, не должен разговаривать с обвиняемыми.

Наконец пушечный выстрел возвестил, что началось заседание. Через двадцать пять минут Хорнблауэра вызвали в каюту, где за длинным столом сверкали позументом семь капитанов. С одной стороны сидели Мидоус, Буш, штурман Проуз и боцман Уайз. Горько и неловко было видеть тревогу на их лицах.

– Суд задаст вам несколько вопросов, капитан Хорнблауэр, – начал председательствующий. – Затем обвиняемые могут попросить вас дать разъяснения.

– Да, сэр, – ответил Хорнблауэр.

– Как я понимаю, вы передали командование шлюпом «Отчаянный» утром семнадцатого числа.

– Да, сэр.

– Состояние его материальной части было хорошим?

– В целом да, сэр. – Он должен был говорить правду.

– Это означает «хорошим» или «дурным»?

– Хорошим, сэр.

– Таблица компасных девиаций[2] была точна, насколько вы можете судить?

– Да, сэр. – Он не мог возводить на себя напраслину.

– Вам известно, что шлюп его величества «Отчаянный» в отлив налетел на камни у Черной скалы. Что вы можете сказать по этому поводу?

Хорнблауэр стиснул зубы.

– Такое могло случиться очень легко.

– Не соблаговолите ли изложить свое мнение более подробно, капитан?

Он мог бы сказать многое, но следовало очень тщательно выбирать слова. Не хотелось выглядеть хвастуном. Надо было должным образом подчеркнуть все навигационные опасности, но (памятуя, что он два года успешно их избегал) не выставить себя кем-то исключительным. Он хотел помочь обвиняемым, но и не перегнуть палку. Так или иначе, можно было сделать несколько замечаний, которые легко проверить по вахтенному журналу. Хорнблауэр упомянул устойчивый западный ветер, дувший в предыдущие несколько суток, и резкий норд-ост, поднявшийся в тот день. В таких условиях отлив мог быть непредсказуемо сильным, к тому же между скал почти наверняка возникли встречные течения, которые невозможно учесть, поскольку их направление зачастую меняется на расстоянии кабельтова. От Черной скалы на юго-восток отходит длинный риф; если не считать самой дальней его оконечности, буруны над ним видны лишь по низкой воде в сизигийный прилив[3], а лотом его не обнаружить. Кораблю, держащемуся близко к Гуле, немудрено было наскочить на этот риф.

– Спасибо, капитан, – сказал председатель, когда Хорнблауэр закончил. Затем глянул в сторону обвиняемых. – У вас есть вопросы?

Тон его ясно подразумевал, что в вопросах нет надобности, однако Мидоус вскочил. Он казался изможденным – может быть, впечатление усиливала одежда с чужого плеча, но глаза запали, щеки ввалились, а левая еще и подергивалась.