Адрес личного счастья - страница 40

— А мне безразлично, кто там что скажет! — взорвался Михаил. — Я действовал правильно — и все! Незачем за мой счет авторитет себе зарабатывать! Думаешь, я не понимаю, на что рассчитано? Все так и ахнули: отец — а такой справедливый! У меня что, гордости своей нет? Мне авторитет, думаешь, не нужен?.. Но ты не беспокойся, дед, я за себя постою как-нибудь!

Михаил замолчал, пометался по кухне. Дед мирно предложил:

— Чайку хошь?.. С медом!

Внук отмахнулся и опять заговорил с горячей обидой:

— Что за чепуха такая! Я из шкуры лезу — меняю рельс, стараюсь как лучше, а он — на тебе, выговор! Как обухом по башке! Мне и так достается, каждый норовит «сынка» во мне увидеть; приходится головой и делом каждую мелочь доказывать. Только-только в этот свой путь влез — на тебе, выговор!..

— Да ты не кипятись! Не кипятись!

— Ну что ты заладил одно и то же! Лука-миротворец!

— Ладно! Потише! — поднял голос и дед. — Разбираться так разбираться! Обзываться не надо! Ты вот говоришь, выговор тебе влепили ни за что! Но скорый опоздал на пятнадцать минут? Премировать тебя прикажешь?

— Да! За то, что рельс так быстро сменили!

— Ох ты шустрый какой выискался! — Дед Егор тоже распалился не на шутку. — За путь ты отвечаешь или кто?

— Я два месяца как работаю! Что он, не знал этого? И вообще, дед, не лезь ты не в свое дело! Считаешь, что отец прав, — твое личное мнение. И держи его при себе! А нам больше не о чем разговаривать!..

Раздраженно хлопнув дверью, Михаил так резко вылетел на лестницу, что едва не сбил с ног Клавдию Семак, возвращавшуюся с работы.

Встреча эта была так некстати, что Михаил чуть не завыл с тоски — весь мир был против него… У него только хватило сил горестно выдохнуть и простонать:

— О господи, тебя только сейчас и не хватало…

И понесся прочь, провожаемый грустным взглядом девушки.

И вот тут-то, видимо, самое время подробнее рассказать о таинственном «ненаглядном» Клавдии, том самом, с которым они дружили еще с самого раннего детства.

Недалеко от вокзала чудом уцелели в войну пять двухэтажных домов, где жили семьи железнодорожников. Семаки занимали квартиру в номере третьем, а семья «ненаглядного» жила через дом от них.

В непроходимых кустах желтой акации, который ограждали общий двор пяти домов, можно было вырезать отличный рогачик для рогатки, укрыться, когда играли в жмурки и в сыщика-разбойника; и здесь же, в этих кустах, была когда-то произнесена синими сливелыми губами страшная клятва на верность.

Помнил ли теперь «ненаглядный» об этом, трудно сказать, но вот Клавдия очень хорошо помнила. Ей тогда исполнилось десять лет, а ему — восемь.

Как-то под вечер, когда было уже темно и дул сильный порывистый ветер, в одном заветном месте образовалось что-то вроде шалаша, очень маленького, а потому совершенно незаметного в густых зарослях. Натаскали разного тряпья, на нем сладко и уютно лежалось; они даже сняли свои пальтишки и, прижавшись друг к другу, оба накрылись одеждами с головой. Стало тепло, таинственно, но как-то слишком жутко, потому что в этой норе вдруг неожиданно для них самих образовался тесный и опасный мирок, — и все это совершенно не походило на игру. А где-то там, снаружи, гонял ветер и так шумел в кустах, что становилось не по себе.

— Давай здесь жить? — прошептала Клава.

«Ненаглядный» сосредоточенно сопел, а потом совершенно резонно заявил, что ему не позволят дома. Решили жить здесь после школы. И после того, как сделаны будут уроки, — опять уточнил «ненаглядный». Клавдия терпела и соглашалась. И еще они договорились все держать в тайне. А для этого дается клятва.

Клава тут же достала ученическое перо, отломила половинку, чтобы оно было острее, и проколола себе палец. Деловито выдавила каплю крови на листок, вырванный из тетрадки.

«Ненаглядный» поначалу колоть палец отказался наотрез, пояснив, что это вредно для здоровья и вообще можно заразиться. Но Клавдия пригрозила выгнать «ненаглядного» из шалаша, если он такой трус. В конце концов он протянул девочке палец, и Клавдия очень быстро и ловко проколола его…

Бумажку с «клятвой» закопали в шалаше, и после этого Клава сказала, что теперь надо поцеловаться, потому что все так делают и вообще это положено. «Ненаглядный» почему-то опять обиженно засопел, но Клава так быстро прикоснулась шершавыми обветренными губами к его скуле, что тот возразить просто не успел. Естественно, вкуса к поцелуям «ненаглядный» в такой небольшой практике не приобрел, и вообще вся эта история рождала ощущение досады: все время что-то предлагала Клавка, будто она командир.