Адрес личного счастья - страница 56

На следующий день Мазур после основательного инструктажа Щебенова поехал к начальнику дороги. Войдя в кабинет, он увидел Ныркова. Тот сидел довольно непринужденно, положив руку на спинку кресла, которое стояло рядом; он коротко наклонил голову, приветствуя Мазура.

— Александр Викторович, как мы с вами вчера договорились, позвольте доложить наши планы по вопросу выезда на коллегию.

— Мы вас слушаем. Обязательно слушаем. Такое дело, значит.

Мазуру казалось, что Ревенко при любых обстоятельствах мог бы предложить ему хотя бы сесть. Правда, зная Ревенко, он не удивился — в принципе был готов к любому приему, и к такому тоже. Раскрыл папку и, стоя, подчеркнуто деловито изложил, какие доклады будут сделаны на коллегии, что в них будет отражено, какие принципиально важные и новые вопросы Узловское отделение ставит перед коллегией, свои конкретные предложения.

Когда Мазур кончил, Нырков сумрачно вздохнул и невнятно пробормотал что-то похожее на «м-да, дела…». Ревенко оставался безучастным, но Мазур чувствовал, что тот сосредоточенно обдумывает продолжение разговора.

Наконец Ревенко медленно и небрежно, с какой-то, как показалось Мазуру, брезгливостью проговорил:

— Ты нам, Мазур, как дуракам талдычишь: «новое», «передовое»… а вот скажи по-простому: не слишком ли ты громкие слова полюбил, Анатолий Егорович? Оборот вагона и его ускорение были и будут, значит… как бы тут умно сказать… основной мерой деятельности железных дорог вообще. Почему вы его, это дело, противопоставляете обороту локомотива? Вы такой талантливый, Анатолий Егорович, что в этом видите что-то новое?

— Да. Именно в этом вижу новое, Александр Викторович!

Ревенко грозно свел брови и сделал несколько движений карандашом, зажатым в кулаке. Грифель сломался, начальник дороги посмотрел на карандаш и выбросил его в корзину. А Мазур продолжал:

— Мы должны смотреть на вещи реально. Я вам только что доложил о неплохих итогах, которые подтверждают, что путь, избранный нами, совершенно правилен. И, видимо, в данном случае необходимо руководствоваться не только личным мнением, но также цифрами и анализом, с которыми мы едем на коллегию.

— Ого! — оживился наконец Нырков и даже привстал. Он спросил у Ревенко:

— Разрешите мне, Александр Викторович?

Начальник дороги кивнул, и Нырков сел, откинувшись к спинке кресла.

— Анатолий Егорович! О некоторых вопросах, о которых вы здесь доложили, я слышу впервые. Чем объяснить вашу такую замкнутость, я бы даже сказал — скрытность в ваших действиях? Вы что же, боитесь, что у вас украдут эти ваши передовые методы? Складывается мнение, что вы не так о пользе дела беспокоитесь, как о личной славе. А ведь это… граничит с политической близорукостью. Вы что же, и дальше надеетесь прожить в собственной скорлупе этаким раком-отшельником?

Мазур возразил:

— Сергей Павлович! «Мои методы», как вы их назвали, — это инициатива всего коллектива, которую уже рассматривал и одобрил областной комитет партии. Что же касается моей «замкнутости и скрытности», так я прямо скажу: любое предложение, с которым я прихожу к вам до внедрения, вы, как правило, бракуете и отвергаете по самым нелепым поводам. Поэтому мы вынуждены экспериментировать самостоятельно, а затем уже ставить вас перед фактом, когда вам невозможно не согласиться.

Усмешка на губах Ныркова нервно подрагивала и все время косо сползала куда-то вниз, словно мышца не подчинялась усилиям хозяина.

Сергей Павлович резко повернулся к Ревенко и, показав на Мазура, произнес:

— Вот вам, Александр Викторович, еще одно красноречивое свидетельство моих предположений! «Инициатива всего коллектива!» Ревенко нахмурился и сказал:

— Базар кончим! По-деловому, это дело, надо. Без философии. Что вы, Сергей Павлович, можете конкретно порекомендовать Мазуру в отношении, значит, его выступления на коллегии?

Он развернул схему поездного положения, внимательно просмотрел ее еще раз.

Нырков встал, заложив руки за спину, не спеша прошелся по кабинету, потом подошел к Ревенко, поразмышлял и как бы между прочим указал в поездном положении на кружок «Узловая»: