Афера - страница 11

Все это на самом деле неважно. Ведь, придя домой, вы откроете пакет и обнаружите, что вас обвели вокруг пальца.

На следующее утро я выхожу из дома в шесть утра, чтобы к семи успеть на работу. Я должен открыть химчистку до того, как появится моя начальница, Имельда. Вообще, работа не из приятных. Половина клиентов приходит еще до восьми. Остальные появляются во время обеденного перерыва. Все остальное время ты сидишь в одиночестве, вдыхая пары перхлорэтилена и беспокойно поглядывая на табличку «Комитет по здравоохранению Калифорнии предупреждает: от паров растворителей в химчистке у вас может вырасти хвост». Информация интересная, но не совсем ясно, что с ней делать.

Наконец встретившись с клиентами, видишь: они не самые приятные люди. Все спешат. Никто не рад тебя видеть. Ты — тот человек, который занимается их блузками с пятнами на подмышках и галстуками со следами соуса для спагетти. А кому понравятся вещи в таком виде? Ты — живое напоминание людям об их собственных несовершенстве и неряшливости.

Но у бывшего афериста, вышедшего из тюрьмы одиннадцать месяцев назад, выбор невелик. Я побывал на девяти собеседованиях, прежде чем пришел к Имельде. Она даже не спросила, сидел ли я в тюрьме. Выждав минут десять, я сам сообщил об этом факте моей биографии. А она сказала мне:

— Дорогуша, ты от меня так просто не отделаешься. Мне наплевать, кто ты такой. Будь ты хоть католическим священником, я тебя беру.

Господи, благослови Имельду, пусть она и платит мне всего десять баксов в час. Плюс чаевые.

Этим утром пробки на шоссе N 85 ужасные. Я приезжаю с опозданием на пять минут. Когда я открываю химчистку, у дверей уже собралась очередь из четырех раздраженных клиентов.

— Простите, — извиняюсь я, отпирая дверь.

Я захожу, включаю свет и встаю за прилавок. Не успеваю положить ключи, как передо мной вырастает мужчина. Прорычав свою фамилию, он сует мне несколько рубашек.

— В четверг после часа, — пытаюсь улыбнуться я.

Я выписываю квиток и протягиваю ему. Даже не поблагодарив меня, он хватает бумажку и уходит.

Следующий клиент — женщина за сорок, одетая как юрист, — еще хуже. Ее бесит, что ей пришлось прождать открытия целых пять минут. В ее взгляде явственно читается: «Час моей работы стоит три сотни. А ты сколько за час получаешь?» Меня так и тянет сказать ей: «Десять долларов в час плюс чаевые», — и показать рукой на коробку с надписью «Для чаевых». Она протягивает мне мятую блузку и брюки. Когда я отдаю квиток, женщина даже не поднимает на меня взгляда. В этом вся моя работа: клиенты меня не замечают, для них я — не живой человек, а одна из составляющих оборудования химчистки, как шестеренка или вращающий барабан.

Я обслуживаю двух оставшихся клиентов, и на этом утреннее безумие заканчивается. Имельда приходит в половине десятого. Ей сорок лет, родом она из Азии, но непонятно, откуда именно. Наверное, с Филиппин. А еще у меня есть подозрение, что Имельда — транссексуал. Ростом она под метр восемьдесят, с низким голосом и адамовым яблоком размером с настоящее яблоко. И самое главное: у нее огромные руки. Когда Имельда берет завернутые в полиэтилен чистые вещи и, поигрывая бицепсами, отдает их клиентам, невольно обращаешь на огромные, как кухонные прихватки, ладони.

Эффектным жестом она распахивает дверь и говорит мелодичным мужским голосом:

— Привет, дорогуша.

Цвет волос Имельды бывает либо каштановым, когда она носит парик, либо кошмарным, когда она приходит из парикмахерской. Утро сейчас раннее, и в свете солнечных лучей я замечаю темные волоски на лице.

— Доброе утро, Имельда, — здороваюсь я.

— Как поживает сегодня мой любимый работничек?

Когда Имельда начинает со мной заигрывать, я невольно гляжу на ее огромные руки и ноги и по спине у меня бегут мурашки.

— Неплохо, — отвечаю я.

— Тебе кто-то звонил вчера вечером. Какой-то парень.

— Он представился?

— Не-а, — ухмыляется она, словно у меня есть какой-то очень пикантный секрет. — Ничего не хочешь мне рассказать?

Имельда уверена: вокруг одни латентные гомосексуалисты.

— Нет, — отрезаю я.

— Ну и ладно. Он сказал, ничего срочного.