Афина Паллада - страница 7
Данте, двадцатипятилетний потомок крестоносцев, сын старшины цеха фармацевтов, солдат в войне Флоренции и Генуи, посол республики в Ватикане, самый блистательный поэт из молодых, стал лидером белых.
Ненавидя и папский престол и копья интервентов, белые отстаивали свободу коммун и требовали независимости Венеции — родины банкирских домов.
Черные готовились резать белых.
Надо скрыться. Подальше. Хоть в ад. Чтобы не прекратить борьбу. Меч отточен — легкое перо деревенского гуся.
Для начала в ад он поместит и своих политических противников. Сам пойдет дальше — на высочайшие вершины духа. Посещение загробного мира давно привлекает его. Теперь ясна цель путешествия в края отошедших богов и героев: чтобы с точки зрения своей партии судить поколение, наполняя ад двурушниками.
Иного применения искусства Алигьери не знает. Еще в детстве он сочинял терцины против уличных мальчишек, сражающихся с ним камнями и гнилыми персиками. Его первые сонеты преследовали сугубо определенную цель: добиться любви дочери соседа Портинари — сказывался новый, деловой, буржуазный дух эпохи.
Ярой, откровенной партийности его научили Гомер и церковь. Грек прямо чернил дезертира Терсита, буйных женихов Пенелопы и идеализировал богоравного царя Одиссея, который не всегда был справедлив и добр. Отцы церкви, святые основатели монашеских орденов, участники Крестовых походов Доминик и Франциск не допускали и тайного сомнения в правде их учений.
Провансальскую, рыцарскую лирику флорентийцы переплавили в «сладчайший новый стиль». В любовной поэзии главными стали Донна Философия и Прекрасная Дама. Любовь служила добродетели и познанию божественных истин.
Гегель Средневековья, отец схоластики Фома Аквинский учил о трех видах любви: низменной — любовь камня и земли, чувственной — грубое тяготение полов и разумной — любовь людей к богу и бога к людям, любовь-причина создания мира.
Сладчайшие поэты преобразовали учение святого — чувственное они поднимали до разумной, божественной любви.
Данте превосходил всех в сладчайшем стиле, но случалось ему превосходить и святого Фому в мистике и схоластике.
Спит жирная и тощая Флоренция. Спят черные и не знают, что он переселил их туда, где вечен скрежет зубовный.
Бесшумно струятся воды сонного Стикса. В серном тумане плавают тени его врагов.
Он превысил полномочия бога — бог судит умерших, а он живых послал вертеть адские жернова. Это смелость любимого сына. Он предан небесному отцу и завидует славе предков, добывающих гроб господен.
По утрам в дымке пламенной зари он различает потный лик страдающего Христа. Вечерами, опуская глаза долу, видит лохмотья нищих и пурпур народных капитанов, скрывающих жирные животы просторными одеждами. Но сказано: блаженны нищие, ибо они наследуют царство божие… Легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому в рай…
По ту сторону мира он встретит любимых греческих богов и героев, поверженных Христом, и певца героев Гомера. Его придется также поместить в ад как язычника. Бедный грешник! Его вина в том, что он жил раньше Христа!
Однако поэт волен в движениях пера — и он определит Гомера, возможно, в чистилище, противореча церкви. В рай, конечно, нельзя — Данте истый христианин.
Вожатым он возьмет Вергилия, но лишь до рая — римлянин тоже не крещен. А лучезарной звездой, зовущей на вершины, будет сиять незакатная Богородица, Мадонна.
На груди он носит медальон с ниткой из одежды Марии. А черные приписывают ему знакомство с нечистой силой, считают чернокнижником, беседующим по ночам с дьяволом. Что ж, вот он и потащит вождей черных в преисподнюю.
С утра напишет речь против папской энциклики. Пусть папа попирает надушенной сандалией опозоренный Рим и не вмешивается в жизнь свободных городов! Но он еще не выпил всю чашу тяжелой ночи.
Не все спали во Флоренции. В доме соседа Данте зажжены огни, слышна музыка. Поэт ускорил шаги. Почему в столь поздний час здесь веселье? Может, случилось несчастье и музыка эта врачебная? Только бы не с Беатриче!
У ворот стоял незнакомый лакей, освещенный горящей в черепках смолой. Увидев Данте, он зачерпнул ковшом вино из бочонка и протянул поэту: