Агава - страница 8

— В воскресенье же.

— Вот как!

Пока лифт не останавливается на первом этаже, оба молчат.

— Выходит, в воскресенье он тебе звонил, а потом застрелился, — снова начинает Бьонди.

— Да уж не наоборот.

Они заходят в кабинет Бьонди. В небольшой комнате стоят четыре стола, заваленные бумагами, газетами, телетайпными лентами.

Главный редактор садится в кресло и выжидательно смотрит на Алесси. А тот пытается изложить суть дела в общих чертах.

Мы познакомились с ним на одном официальном приеме… Видишь ли…

— Что ему нужно было от тебя в воскресенье? — перебивает его Бьонди.

— Он хотел узнать…

Но Бьонди вокруг пальца не обведешь. .

— Генерал навел тебя на какой-то след, — говорит он уверенно.

— Пока не знаю. Скажем так: под видом, что ему нужно что-то узнать, он сам мне кое-что сообщил. Несомненно одно — в воскресенье, примерно в два часа дня, он дал мне понять, что ему крайне необходима моя помощь в одном деле. А через час или два после этого, как явствует из официального сообщения, покончил с собой.

— В каком деле?

На это раз вопрос поставлен в лоб и увильнуть от ответа не удастся.

— Понимаешь… Туг замешан еще один покойник.

Бьонди откидывается на спинку кресла и складывает руки на своем необъятном животе.

— Еще один генерал?

— Полковник.

— Тоже самоубийца?

— По-видимому, да.

— Чего же хотел генерал?

— Он в эту версию не верил.

— А тебе что-нибудь известно?

— Нет, конечно.

Бьонди задумывается, переваривая услышанное и наконец спрашивает:

— За неделю справишься?

— От дежурств освободите?

— Будешь приходить, когда захочешь. Даю неделю.

— Не знаю…

— Попробуй.

Пикапы карабинеров, которые не распознает разве тот, кто не хочет, понатыканы чуть не за каждым углом вдоль всей виа Марк Аурелио, на виа Сант Эразмо, у въезда на площадь Сан-Джованни. Квартал, где находится госпиталь «Челио», патрулируют легковые автомашины с полицейскими агентами в штатском.

Синяя «альфа» генерала Фаиса останавливается перед воротами Б, шофер показывает вахтеру пропуск. Генерал оглядывется по сторонам. Вон впереди машина с генералом Страмбслли и первым помощником министра обороны адмиралом Ренгой уже свернула на узкую аллею, ведущую к главному входу. На площадке перед зданием много нашин с военными и гражданскими номерными знаками — на последних трафарет «государственная служба»2. В стороне от входа несколько офицеров держат венки.

Тучный, облаченный в парадную форму генерал Фаис с трудом выбирается из машины, какой-то подполковник из молодых, вытянувшись, отдает ему честь. Сардинские гренадеры, отмечает про себя генерал, отвечая на приветствие. Страмбелли и Ренга, подождав Фаиса, обмениваются с ним дружеским рукопожатием. В вестибюле и перед входом тихо переговариваются крупные военные чины в парадной форме и важные господа в строгих синих костюмах. То и дело кто-нибудь отходит от одной группы и присоединяется к другой. Можно различить отдельные фразы.

Жестом Фаис приветствует председателя парламентской комиссии по вопросам обороны Рудольфо Маринетти — бывшего морского офицера, которому нравится, когда его называют адмиралом. Он оживленно беседует с двумя сенаторами от независимых левых, которые уже много лет интересуются военными проблемами, и с начальником генерального штаба министерства обороны Тинти. Генерал Тинти собирается выйти на пенсию, так что скорее всего они обсуждают с ним кандидатуру его возможного преемника. Интересно, они уже сговорились или нет? — думает Фаис. Назначение на этот пост нового человека стало поводом для неоднократных стычек между министром обороны, министром внутренних дел и главой правительства.

Ни министра, ни его заместителя нет, отмечает про себя Фаис, рассеянно прислушиваясь к тихому голосу Страмбелли. Страмбелли и Фульви были такими друзьями. Перед глазами Фаиса так и стоит Страмбелли в тот вечер — седовласый, с круглым невыразительным лицом; с видом доброго дядюшки он гладил по волосам Франку Фульви и прижимал ее голову к своему плечу, чтобы она не смотрела на лежавший ничком на полу и еще не остывший труп своего отца.

Сейчас он, придерживая за острый локоть Ренгу, в чем-то настойчиво его убеждает. Фаису, непонятно почему, это не по душе. И он, перебив Страмбелли, спрашивает: