Агент зарубежного центра - страница 34

К началу сева главный агроном колхоза «Партизан» Освальд-Ивар Сирель-Укк предстал перед светлыми очами своего председателя. Держался так, как и положено без вины виноватому, ждал сочувствия товарищей по работе.

Весенним вечером к Гуннару в правление заглянул Видрик Осила. Тянулись на огонек и другие — Аксель Рауд, Эрна Латтик, по пути из школы зашла за мужем Хельми. На почетном месте в кресле у председательского стола сидел главный агроном. Он не выглядел прежним холеным красавцем, резче выступали скулы, явственнее обозначилась двойная складка на лбу. Однако, держался самоуверенно. Рассказывал о своих злоключениях в полуюмористических тонах. И давняя ложь его, и смена фамилии, и служба у фашистов выглядели маленькой, вполне простительной по тем временам ошибкой.

Гуннар слушал с непроницаемым видом, Хельми и Аксель Рауд — с явным сочувствием к рассказчику, однако на тонком, усталом лице Эрны все больше и больше проступала плохо скрытая брезгливость.

Видрик Осила протирал свои роговые очки, выслушивая исповедь главного агронома. Потом обыденным деловым тоном сказал:

— Да, бывает всякое. Ну, что ж, откладывать не станем, давайте в понедельник проведем партийное собрание. Обсудим персональное дело коммуниста Сиреля или Укка — как нам теперь величать его?

Сирель-Укк вздохнул.

— В чем виноват, за то отвечу по совести.

Хельми кивнула головой. Одобряюще поглядела на Освальда (узнала его Освальдом и никем другим считать не хотела). Сказала:

— Дело давнее. И обстоятельства давние.

Рауд добавил:

— Гуманисты мы, советские люди. И по сегодняшнему труду человека ценим, а не по старым ошибкам.

— Гуманизм наш, товарищ Рауд, не всеядный. Фальшь и ложь партия не прощает. Признался агроном во лжи только тогда, когда его приперли к стенке. Как и это не учесть.

— А вы бы сразу признались на его месте? — спросила Хельми.

Видрик тем же спокойным, убийственно будничным тоном ответил:

— А я на его месте не мог оказаться. Мое место было по другую сторону фронта, товарищ Хельми Суйтс.

Гуннар оборвал спор.

— Ну, достаточно. Здесь еще не партийное собрание.

По дороге домой он неласково выговаривал жене:

— Ты могла бы язык придержать. Партийное собрание повыше бабьих симпатий.

— Выгонишь его?

— Не знаю. Ничего пока не знаю!

Да, председатель «Партизана» теперь действительно не знал, что ему делать с главным агрономом.

Гуннар был зол на всех и на вся. Конечно, прежде всего на Освальда. Ловко надул его, бывшего разведчика, бессовестно использовал его доверие, его имя. Гнать его! Гнать из партии, снимать с работы! Казалось бы, это ясно. Но перед глазами возникало живое, доброе лицо Освальда, припоминалось, с каким завидным рвением брался он за труднейшие дела, умело распоряжался, ладил с людьми. Что же, это не в счет? Не перекрывает вины? Но вся ли его вина открылась?

Словно угадав его мысли, Хельми сказала:

— Не ищи ты больше того, что известно. Не надо. Хоть и струсил Освальд, а убийцей стать не мог. Еще подумай: если бы он признался во всем тогда? Что было бы? Может, как-то и прав, что скрыл, чтобы честно работать? У каждого своя судьба — ее надо понять.

«Ну и ну, — думал Гуннар. — Прав ли был Освальд, скрывая прошлое? Что за глупый вопрос! Откуда в Хельми это всепрощение? К чему сегодня эти рассуждения о гуманном отношении к людям, которые волею судьбы оказались не там, где должны бы быть? И вообще, при чем тут судьба. Разве человек не сам определяет свою судьбу?»

Сегодняшний разговор в правлении был прелюдией к тому, что должно было произойти в понедельник на партийном собрании. Гуннар пожалел, что жена состоит на учете в парторганизации колхоза. Как-то она поведет себя? И как должен держаться он сам? Какова его собственная позиция? Считать ли виной Освальда только доказанную вину? Судить за нее строго, но вернуть доверие, или рассудить по-другому: кто солгал однажды, может солгать и ныне? Однако нельзя бить человека подозрениями, не по-советски, не по-ленински это. Но как работать с тем, кому не веришь в самом главном, в самом святом?

Трудно было Гуннару. Непривычно, неслыханно трудно.