Агония патриархата - страница 57

, [66] который использовали в процессе обучения южно-американские шаманы, и сделал поразительное открытие: участники моих экспериментов, которым ничего не было известно о происхождении экспериментальных веществ, имели видения джунглей, кишащих дикими кошками, змеями и хищными птицами. В то время антропологи считали, что передача вызванных айахуаска видений происходит социальным путем, как влияние определенной культуры на индивида, употребившего «напиток джунглей». Однако проведенные в Чили эксперименты с участием добровольцев возводили мне сделать вывод, что такие видения (характерные для шаманизма) за пределами Амазонки культурным влиянием не обусловлены и в латентном состоянии присутствуют в каждом человеке.

Следующий пример также тесно связан с предметом нашей беседы, поскольку речь в нем идет о художнике. До сих пор мы говорили, главным образом, о терапевтах типа шамана. Теперь я хотел бы вернуться к человеку, о мировоззрении которого упоминал в начале книги.

Я не сомневаюсь, что, став известным, огромное поэтическое наследие Тотилы Альберта займет свое место среди классических произведений. Однако сейчас речь пойдет не о поэтических произведениях, а о том опыте, который ускорил его вступление на путь - об опыте спонтанной инициации, ознаменовавшим окончание первой жизни и начале второй.

За десять лет до упомянутого события он описал свои переживания в стихотворении «Крылатое тело». В Этом стихотворении покойные родители задают ему вопрос: «Сможешь ли ты взлететь, сын?», и он отвечает: «О святые голоса! Думаю, что смогу». Далее он вспоминает о том, как его душа оплакивала родителей, и в душе его царила лишь «тень пустоты», пока боль не разверзла его тело:

В этом случае телесные ощущения и зрительные галлюцинации, по-видимому, соединились в ощущении, что тело поэта раскололось вдоль спины на две половины и внутреннее превратилось в крылья. Вместе с тем, этот опыт отмечен той же неповторимостью, что и барельеф, в котором поэт пытался его запечатлеть. На страницах этой книги я старался передать уникальность этого опыта в виде диалектики трех принципов: отца, матери и ребенка. Однако справедливо и то, что раскрытие тела и извлечение из него нутра, наряду с полетом и превращением адского в небесное (крылья, распростершиеся из бездны), безусловно являются шаманскими темами. К ним же относится превращение в огромную хищную птицу (на барельефе оно запечатлено в виде кондора, который держит в своих когтях сына).

Благодаря работам таких авторов, как Элиаде, мы познакомились с сибирскими шаманами, которые, исходя из опыта внутреннего посвящения, приобретенного в начале своей шаманской жизни, считают себя потомками предвечного шамана, который похож на орла. И все же я убежден, что Тотила почти ничего не знал о шаманах и уж тем более о сибирских шаманах. Его шаманизм был не заимствованным, но внутренне ему присущим. Понимание Тотилой своего опыта не было связано с какой-то культурной моделью. Подобно сибирским шаманам, он вступает в мир визионерского опыта, который вызвал к жизни глубинное исцеление (поскольку в этом мире произошло объединение его «внутренней троицы»). Утверждение, что орел или кондор являются архетипами, ничего не объясняет, а лишь содержит указание на то, что определенные переживания (И символы, посредством которых вызываются к жизни их физические и ментальные аспекты) не обязаны быть отражением определенной культуры. Напротив, можно считать, что они внутренне присущи развертыванию человеческого опыта и заложены в закономерности нашего потенциального пути. (Я убежден, что разрывание тела по оси служит выражением чисто шаманского явления, для обозначения которого я употреблял традиционный индийский термин кундалини, который нельзя найти ни в словаре шаманов, ни в словаре Тотилы).

Приведенные примеры, надеюсь, помогут понять, что, говоря о новом шаманизме, я имею в виду нечто иное, чем те, у кого этот термин ассоциируется исключительно с бубнами, перьями и тотемными животными. Конечно, получивший у нас распространение шаманизм непосредственно связан с этническими влияниями, но следует учитывать и то, что автохтонный шаманизм возник задолго до примитивного мистицизма и целительства, которые приобрели столь широкое признание. К тому же, шаманизм интересует меня лишь благодаря определенному родству между нарождающимся и архаичным шаманизмом.'