Ахэрээну - страница 3
«Я просто женщина, слабее многих своих сестер. Я ничего не могу. Мальчик умрет, и пятно с чести Дома не смыть… но это их путь, их судьба. Я всего лишь невольный свидетель… спасти бы себя саму».
Где-то там, высоко, задуманы пути живущих; сверху видно сплетение тропок, по которым может идти человек, преграды и тупики. У нее своя дорога, не надо пытаться зайти на чужую, их все равно не свести. Она уже поступила так, и ошиблась.
И даже мальчик… никто он ей. И даже никогда не мечтала о детях, чтобы беспокоиться о нем, как могла бы мать.
Вновь посмотрела на флакон, граненый, из дымчатого кварца — в металле нельзя держать подобное зелье. Камень дымный, и внутри туман.
Мало осталось, на пару дней. А тут не добыть, такие вещи не держат и не готовят в храмах. Есть дома запас, но туда и обратно полдня ходу, не меньше. А как одного оставишь? Разве что ночью уйти, позаботившись, чтобы точно спал крепко… На ночь запирают городские ворота, но, если с рассветом быть подле них, можно добраться домой и вернуться, пока крепкий сон ребенка еще не вызовет подозрений.
Лайэнэ встряхнула головой, сильно — из прически выпала тяжелая прядь. Рано хоронить мальчика! Пусть он не ее сын, но, раз некому больше, заботиться о Тэни будет она. Благо, знает, с чем предстоит столкнуться! И не отдаст никому.
**
Колыбель покачивается. Он снова младенец, и свивальная пелена окутала плотно, не давая дышать, шевелиться. Скоро придет мама, и ослабит немного тугую ткань, и будет все хорошо. И да — он объяснит, что взрослый уже, не нуждается в колыбели…
Чья-то жесткая ладонь, не мамина, задела щеку, ударила в грудь. Или это был камень?
— Тихо лежи, — сказал незнакомый голос, — Новый обвал устроишь.
На лицо потекла вода.
— Не открывай глаза, еще рано.
Я возле крепости, вспомнил Лиани. Нас же засыпало.
Теперь и на грудь полилась вода; осознал, что рубашка и куртка распахнуты. Ледяная вода приглушала боль, и, верно, промывала ссадины или раны, он не мог видеть. По ребрам и голове будто пронеслось стало кабанов, во рту был вкус крови и пыли. Немного воды попало на губы — и у нее был земляной вкус.
— Теперь можешь смотреть, если хочешь.
Разомкнул веки, сперва ничего не увидев. Каждый вдох давался с трудом, еще больше усилий понадобилось, чтобы повернуться на бок и приподняться. Тут же пожалел об этом — перед глазами запрыгали багрово-черные полосы и круги. Но успел разглядеть силуэт рядом, темное пятно в сумерках.
— У тебя ребра треснули, — сказал человек. — Могло быть и хуже. Видишь меня?
— Плохо…
Не знал, получилось ли это сказать, или только губы шевельнулись.
— И голову задело тебе, — добавил говорящий, потом еще сказал: — Я не врач, но тяжелые раны и близкую смерть я чувствую. Это не про тебя.
Странно прозвучали слова, будто бы с сожалением. Кто рядом с ним, друг или враг? Если враг, зачем помогал?
— Пей, осторожно только, — в губы толкнулся жесткий глиняный обод. Сзади под голову придержала рука.
Глотать было трудно, словно не вода, а куски льда внутрь проскальзывали, застревали. Но и впрямь становилось легче. Ощутил наконец, что полулежит то ли на плоском камне, то ли на очень плотной земле. И не зрение изменило, а вправду вечер вокруг, у земли, под ветвями, густой, на небе еще довольно светлый. И сам он — среди камней, а неподалеку, странно изломанные, из-за корня торчат окровавленные предплечье и кисть.
Может, Лиани и смог бы вскочить, но чужая рука удержала, сама словно из камня.
— Тихо.
— Ты…
Не выкрикнул — рваный сдавленный вздох получился. Повернул голову вбок, уже зная, кого увидит. Узнал все-таки голос — его слышал среди болот и той ночью, с Орни. Теперь узнал и лицо — невозмутимое, гладкое, без следа крови или хоть пыли.
Тварь-из-пояса выглядела вполне живым человеком, значит, не голодна; держит крепко, хотя могла бы и отпустить — все равно от нее никуда не деться сейчас.
— Ты убил моих друзей, — сказал Лиани.
— А ты присмотрись получше, там кусок рукава виднеется, — равнодушно откликнулась нежить. — Может, тогда поблагодаришь.
До слуха донесся вроде бы тихий стон — с другой стороны, затем чье-то неразборчивое бормотание.