Акбузат - страница 17

Это ты, Масем-хан, стоящий сейчас передо мной, ты бросил яд в озеро Шульген — и всех, кто живет поблизости, жизни лишил, без скотины оставил, словно остроглазый волк! Ты — косолапый медведь, что без причины пролил кровь Суры-батыра, ты — див, держащий в руках батыра Идели Кыпсака, батыра с Иремели Катая, батыра с Яика Туклэса, батыра Тамьяна из Туры, из степей Ирендыка, Юрматы с Нугуша, батыра Табына с Узена!

На Акбузата я сел верхом не даром — за кровь этих батыров пришел я отомстить. Тому, кто в рабов мужей страны обратил, кто вдовами сделал их жен, — злодею по имени Масем в память о них я пришел отомстить!

Сказал так Хаубан и пронзил хана стрелой. Всех людей, чтобы были у него рабами, сделал он свободными.

Увидел народ силу и отвагу Хаубана, собрался вокруг него. Стали люди делиться своими горестями. Сказали они так, радуясь своему освобождению:

— Ты — лев нашей страны! Освободил ты нас от хана-злодея, что держал нас в рабстве столько лет, что силой заставлял себе повиноваться!

Были когда-то мужчины у нас, что достойны тебе соратниками быть, встать с тобой плечом к плечу, — всех их коварный Масем-хан разлучил со страной, вдовами их жен оставил. Если их возвратишь, станешь отцом для сирот, что плачут кровавыми слезами, станешь ты первым человеком в стране!

И тогда Хаубан дал слово людям разыскать и вернуть батыров. Расспросил он людей и отправился, не медля, на поиски.

Ехал Хаубан дни и ночи, леса одолевал, реки и степи миновал. Добрался он до большой горы, возле которой на скале сидела большая, невиданная птица. Приблизился к ней Хаубан. Видит — птица летать не может. Удивился батыр, а птица увидела его и заговорила человеческим голосом:

— Егет, ты, наверное, удивлен, отчего птица, как я, не летает. А случилось со мной вот что — однажды сидела я на горе. Увидели меня кони Масем-хана, испугались и понесли. Тогда хан велел своим воинам стрелять в меня. Когда я обессилела от ран, он изрезал мои крылья и сбросил со скалы.

Думал он, что я умерла. Но я долго лежала в ущелье, не в силах даже пошевелиться. Год прошел, пока зажили мои раны. Но крылья мои перестали меня слушаться, не могу я теперь летать, как прежде.

Сижу я теперь на этой скале и горюю. Птенцы-то мои от голода мучаются. Помоги мне, егет! Смажь мои раны пеной изо рта своего коня, тогда оживут мои крылья!

Не стал перечить ей Хаубан, смазал крылья пеной изо рта Акбузата, и снова ожили крылья у птицы. Сказала она егету:

— Батыр, чем отплатить тебе за помощь твою? Всю жизнь я горе мыкаю, муки терплю что от Масем-хана, что от дивов Шульгена. Вот и не смогла птенцов своих вырастить.

Но я такая птица — у кого коня нет — конем стану, у кого спутника нет — спутником буду. А ведь должна я тебе помочь не только оттого, что ты мне помог — дал ты свободу соловьям, что были заперты во дворце Масема, освободил пленных девушек из дворца Шульгена и тем приумножил певчих птиц на Урале.

— Откуда узнала ты об этом? — удивился Хаубан.

Отвечала ему птица:

— Те девушки, что во дворце у Шульгена томились, — дети мои. Вернулись они на Урал, принесли мне весть радостную!

— Но ты же птица, — удивился Хаубан. — Почему же девушки имеют человеческий облик?

— Да, они — люди, — тихо молвила птица. — И я была когда-то человеком…

Еще больше удивился Хаубан, стал расспрашивать птицу, какая тайна кроется в ее словах.

— Раньше в этих местах жил только один водяной падишах, — сказала ему птица. — Урал-батыр пришел в эти места со своими сыновьями Иделем, Хакмаром, Нугушем и Яиком. Когда они пришли сюда, здесь повсюду плескалась голубая вода.

И вот они стали сражаться, пуская коней вплавь. Там, где проплыл на коне Урал-батыр, поднялись высокие горы. Они и есть первая дорога Урал-батыра. Когда они поднялись из воды, страна водяного падишаха поделилась пополам надвое.

Урал-батыр убивал дивов, и в тех местах поднимались скалы. Все меньше оставалось воды, редело войско водяного падишаха, все больше становилось сухой земли.

А потом остались у водяного падишаха одни озера да лужи. Лишился он сил, поселился в озере Шульген. Его питают подземные воды, и потому его нельзя осушить. Там он и живет до сих пор.