Актеры - страница 11

Эту знаменитую реплику я много раз слышал из уст многих актеров. Она стала бытовой репликой в театрах. Но Долматова зритель почти не слушает, он смотрит на Давыдова-Расплюева, и хохот в зале стоит неудержимый. Но вот Долматов-Кречинский сел за стол, а Давыдов-Расплюев — проверять свои кости, и зритель уже не смеется, а стонет. Потом Расплюев-Давыдов говорит: «Ну народится же такой барабан». И так жалко его делается и даже грустно за него, что его бьют, бьют и никто не пожалеет, не накормит, не пригреет… Старый, никому ненужный.

Сцена Федора и Расплюева. Она и уморительно смешна, и до слез трогательна, а местами Давыдов трагичен, и зрительный зал затихал так, что слышно было дыхание и всхлипывание В. Н. Давыдова-Расплюева, ползающего на коленях перед Федором, умоляя его выпустить. Переход к другому моменту. Расплюев бросается на Федора со словами: «Третья…» А потом слезы, крупные слезы катятся из старческих глаз Давыдова-Расплюева. Он говорит тихо-тихо: «Судьба! За что гонишь?..» И резко переходит на грубую перебранку с Федором. Сколько тут красок, сколько тут темперамента, огромного давыдовского таланта и обаяния! Разве это можно забыть? Гениальное не забывается.

Это было тончайшее искусство, которое в этот вечер демонстрировали два гиганта русского театра — В. Н. Давыдов и В. К. Варламов. И весь спектакль был такой прекрасный, спектакль подлинного высокого искусства.

В драматической студии Киева работать и учиться было интересно. Мы часто беседовали с самыми замечательными актерами и актрисами киевских театров, учились у них многому, особенно у артистов театра Соловцова. Во многие театры нам был открыт путь, потому что мы, за малым исключением, принимали участие в массовках как статисты.

В студии у нас было больше девушек, чем юношей, и благодаря этому в выпускных и экзаменационных спектаклях мы, первокурсники, имели возможность играть с третьекурсниками. Эта работа была очень увлекательной. За годы моего пребывания в студии я сыграл отрывки из «Царя Федора Иоанновича» — сцены с Борисом Годуновым, с Шуйским и Ариной. Сцена нашей студии была маленькая, уютная, всегда тщательно обставленная, костюмы нам давались прекрасные, из театра Соловцова. Нас учили гримироваться, чтобы мы все умели делать сами.

Что это была за радость для молодого студента: садишься за свой гримировальный столик, сам гримируешься, тебя одевает театральный портной, ты забываешь, что ты только еще ученик, забываешь все на свете, ты — царь Федор Иоаннович. Слышно волнение школьного маленького зрительного зала, там твои друзья-однокашники. Звонки. Все папы, мамы, бабушки, дедушки, а может быть, и девушка с голубыми глазами, сегодня все будут тебя смотреть. Сколько людей, столько оценок — желанных и добрых, ласковых и злых.

Дали занавес. Ты вышел на сцену, все и всех забыл и слышишь только биение собственного сердца, а оно так бьется — не удержать, не успокоить, а сколько глаз на тебя устремлено, какое это прекрасное и блаженное, неописуемое чувство!..

Занавес опустился, ты еще стоишь, как зачарованный, тебя обнимают, поздравляют, целуют, и «она» рядом с тобой. Глаза ее горят особым блеском, щеки залились румянцем, она застенчиво сует тебе в руки цветок и, стесняясь, говорит тебе одному: «Хорошо, очень хорошо!..» А ты все еще не веришь, не очень понимаешь, что происходит, но на душе радостно и почему-то стыдно смотреть ей в глаза. Это сладостное чувство поймет только тот, кто сам это пережил…

Наконец, на сцене появляется учитель-режиссер, твой друг, и говорит уверенно и спокойно: «Молодец, мальчик, все благополучно. Хорошо! Станешь актером, будешь неплохо играть «Федора», а теперь иди раздевайся и разгримировывайся». — И он, по-отцовски обняв, ведет тебя в твою гримировальную комнату.

П. А. Гарянов в роли Буланова («Лес» Островского).

А по окончании этого спектакля все мы, молодежь, гурьбой идем по улицам города, взбираемся на Владимирскую горку, откуда виден чудесный Днепр, гениально воспетый Гоголем и Шевченко. Сколько молодого озорства, мечтаний, планов. Только на рассвете ты, безумно счастливый, приходишь в свою каморку и, наконец, засыпаешь молодым, крепким сном…