Аквитанская львица - страница 11
– Почему вы не едите, мой любезный господин? – спрашивала его Алиенора. – Вы не голодны?
От слов «мой любезный господин» его бросало в жар, затем в холод и вновь в жар.
– Это все долгая дорога, моя любезная госпожа, – отвечал Людовик. – Она всех нас измотала порядком…
Алиенора ловила его взгляд и обворожительно улыбалась:
– Судя по вашим рыцарям, этого не скажешь. Вон как они уплетают блюдо за блюдом. Съешьте хотя бы цыпленка, вон того!
Она щелкала пальцами, на которых переливались дорогие перстни, и через несколько мгновений паж укладывал на край тарелки принца еще и запеченного цыпленка – поверх оленины и ножки каплуна.
– Благодарю вас, – отвечал Людовик заботливой супруге.
– И не пренебрегайте нашими соусами – они лучшие во Франции. Все специи нам доставляют из Испании и Марселя. Уверена, в Париже такого вы не пробовали! – Все это она говорила, высоко подняв голову и глядя на пирующих, лишь мельком бросая взгляды на безжизненные руки и профиль стеснительного супруга. – А еще лучше начните с красного вина с медом и корицей. Оно разбудит ваш аппетит и сделает вас решительнее!
Молодые люди еще не успели привыкнуть к лицам друг друга, и потому при первой возможности каждый старался посмотреть на своего суженого. Нечаянно ловя взгляд девушки, Людовик вспыхивал до корней волос, рдел, как мак, и быстро опускал глаза.
«Да он уже влюблен, – с улыбкой размышляла Алиенора. – Будущий король без ума от меня…»
Она вздыхала и тоже опускала ресницы. Смотрел на принца и Сугерий, но с тревогой. Он словно уже ощущал скорую опасность, грозившую его воспитаннику. Опасность, которую представляла для него эта совсем еще юная девочка…
Герцоги Аквитании страстно любили не только войну и охоту, но поэзию и музыку. И с радостью привечали под сводами своих дворцов сладкоголосых поэтов – избранных трубадуров.
– Маркабрюн! Маркабрюн! – когда распорядитель объявил гостям, что стоит внять голосу искусства, захлопала в ладоши Алиенора. – Госпожа просит, нет – требует ваших волшебных песен!
Прославленный гасконец Маркабрюн, любимчик покойного Гильома Аквитанского, слагал стихи о запретной любви. Он вышел в красном парчовом кафтане и синей квадратной шапочке, низко поклонился госпоже, подчеркнуто-уважительно – новому господину и только потом – всем гостям. И все это проделал он под оглушительные аплодисменты аквитанцев. Разрумянившаяся, едва сдерживая самую радушную улыбку, Алиенора своевременно ответила трубадуру легким поклоном. Ее чувства не укрылись от Людовика, и сердце сжалось у наследника французского престола. В груди его уже что-то томительно горело и рвалось наружу. Никогда раньше он еще не испытывал подобного чувства!
Это была самая обыкновенная ревность…
Людовик с негодованием наблюдал, как певцу расторопные слуги уже подносили, точно скипетр – царю, виолу; ставили табурет на возвышенности в глубине залы, точно приглашали на трон; под левую ногу подкладывали приступку – разве что сапоги ему не целовали!
Заняв место, Маркабрюн провел пальцами по струнам. О, как звучал его инструмент! Воистину его виола одурманивала и соблазняла, сердце отравляла сладким ядом! Людовик, неискушенный юноша, любой музыке предпочитавший церковные псалмы, взывающие к миру высокому и строгому, никогда и не думал, что струны мирского инструмента могут быть так коварны, беспощадно пленительны и опасны!
И едва они зазвучали, еще ярче вспыхнули глаза его жены – юной принцессы Аквитанской… Поймав этот блеск, Людовик дотянулся до серебряного кубка и залпом выпил его.
– Он прекрасен, правда?! – слушая музыканта, искренне спросила она, даже не глядя на мужа.
Но ответа не дождалась. Впрочем, он был ей и не нужен. Людовик гневно обернулся на пажа, который был немногим младше его, – тот испуганно побледнел и немедленно наполнил серебряный сосуд. И Людовик осушил второй кубок. А за ним – третий. Но Алиенора, до того так заботившаяся об аппетите новоиспеченного мужа, даже не заметила его неожиданно вспыхнувшей жажды…
…Солнце давно зашло. Шумную залу освещали чадящие факела, масляные лампы в нишах и люстры на цепях. Первый день пира шел на убыль. Гости были пьяны и веселы. Все еще весело звенели виолы и тамбурины. Собаки зевали и закрывали глаза, подставляя лапы забегавшимся слугам.