Аквитанская львица - страница 13
Ее глаза сейчас горели ярче прежнего. Она не позволила ему утолить жажду – взяла мужа за руку.
– Идемте же, – сказала она.
Ее прикосновение было горячим, обжигающим.
Они вошли во вторую комнату, где тоже был растоплен камин, но поменьше. Людовик сам не успел заметить, как оказался лицом к лицу со своей юной и такой желанной супругой.
– У вас когда-нибудь это было раньше? – спросила она. – Я о любви…
– Нет, – честно признался он.
В ее взгляде читалось недоверие:
– Но мне говорили, что юношей-принцев перед браком учат опытные женщины двора…
– Я готовил себя к другой жизни, – опустив глаза, пробормотал он, – все случилось так скоро…
– Но теперь все изменилось, правда?
– Да, – кивнул он. – И я рад этому, моя госпожа.
Алиенора обняла его и поцеловала в губы. Ее дыхание было горячим и сладким. Никогда он не испытывал ничего подобного. Жар и пламя уже охватывали его тело. Девушка положила руки юноши на свои плечи – это был призыв. И Людовик, сам не ожидая от себя, потянул вниз парчу с ее плеч. Круглые и чистые, они золотились в неярком свете огня. Она помогла ему, и платье упало к ее ногам. Людовик боялся взглянуть на нее – всю…
– Посмотрите же на меня…
Это было сложно, но он преодолел волнение. Грудь, живот, бедра – все светилось золотым сиянием. И столько тепла тянулось к нему от нее…
Они уснули глубоким сном только на рассвете – уснули мужчиной и женщиной. И проснулись к полудню счастливыми молодыми людьми.
Королем и королевой.
Именно такими за пиршественным столом их и встретили придворные на следующий день. Именно таким увидел соперника Жоффруа де Ранкон. И каждый вельможа заметил, как изменился скромный юнец, которого они увидели накануне. Как гордо он держал голову, каким взглядом одаривал свою жену. И как она смотрела на него. Не было больше в ее глазах обычного легкого кокетства. Она смотрела соблазнительно по-женски, истинной хозяйкой, госпожой. Теперь им, их слугам, пришлось опустить глаза.
Вот когда Людовик, смело оглядев присутствующих за столом, лихо выпил до дна свой кубок.
– Теперь этот мир принадлежит нам, – негромко, но с достоинством сказал он, с чувством сжав пальцы юной женщины, – вам, прекрасная Алиенора, и мне.
Через три дня они выехали из Бордо, по дороге короновались в Пуатье – любимом городе герцогов Аквитании и уже полноправными государями устремились к Иль-де-Франсу…
Приказав не следовать за ними по пятам, молодожены верхом на лошадях вырывались вперед своего грозного войска. Армия вассалов с улыбками следила за милующейся парочкой. Надо же, как распорядилась судьба, думали они, случай оказался воистину счастливым!
А молодые супруги все дальше уносились по зеленым полям в сторону Луары. Людовик оделся в аквитанские тона, яркие и светлые, чтобы не отставать от Алиеноры. Она, ловкая наездница, в пышном алом платье и пунцовом берете со страусовыми перьями, сидевшая бочком в седле, была самой грацией!
– Я люблю песни трубадуров, как мой дед и отец, а что занимает вас, мой милый Людовик? – на скаку спрашивала она мужа.
– Вы, Алиенора! – смело отвечал он.
– А если серьезно? – разрумянившаяся, вновь интересовалась юная королева.
– Серьезнее не бывает!
Они сбавляли темп, и лошади их, черная и белая, шли ноздря в ноздрю. Людовик и Алиенора познали друг друга как мужчина и женщина, но сколько им теперь нужно было обсудить, отыскать общего, чтобы стать воистину близкими людьми!
– Я немало потратил времени на изучение семи свободных искусств, – деловито сообщал Людовик. – Я изучал арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Церковную, – добавлял он. – Но не менее наук естественных я любил и науки духовные: грамматику, риторику и диалектику. – Людовик был серьезным, когда объяснял все это Алиеноре, и ей нравилась его серьезность – умный муж, да еще желанный, всегда вызывает уважение. – А еще с отцом Сугерием мы много занимались теологией. Вот что превосходит все остальное!
– Но вы же и меня научите всему, чему научились сами, не так ли, мой благородный Людовик?
– Конечно! – с радостью отвечал он.
«Господи, – думал юноша, глядя на свою наездницу, пытаясь поймать взгляд ее сияющих синих глаз, – добрый Сугерий был прав, тысячу раз прав! У нас теперь вся жизнь, чтобы говорить друг с другом! Вся жизнь…»