Альбина и мужчины-псы - страница 8

- Донья Каракатица, сеньорита Альбина, вот уже много лет все зовут меня Шляпником... Но, сгорая от стыда - окрестить меня так было вопиющей несправедливостью - открою вам тайну: имя мое Амадо[2], а фамилия - Деллароза, вроде бы итальянская. Любимый... прекрасной как роза девушкой! Что за глупости!

И человечек зарыдал.

Каракатица смачно плюнула в сторону гор, потому что в горле у нее вырос ком.

Они шли по засушливой долине, где твердая, ссохшаяся земля была покрыта сетью изломанных трещин. Амадо Деллароза вел женщин по обрывистой тропе, которая вела вперед, отступала, поворачивала влево, после немыслимо долгого изгиба уклонялась вправо, выпрямлялась и так - сотни раз. Каракатица временами потряхивала головой, стараясь отогнать навязчивую мысль: о том, что прихотливая тропинка в точности напоминала лабиринт морщин на мошонке маленького человечка. Альбина, вероятно, под воздействием напекавших ей голову солнечных лучей, упорно бормотала одно и то же: «Увидеть в корне будущий цветок», пока - наконец-то! - впереди не открылось плоскогорье со стадами свиней, а на нем - Каминья.

Каминья - довольно широкое кольцо домов и главная площадь посредине, где росли четыре высоченных кипариса, стволы которых были сплошь усеяны глазками, - походила на город-призрак. Ни души, животной или человеческой. Не качались кипарисовые ветви, не колыхались занавески, не жужжали мошки. Город сверкал - чистый, сухой, неподвижный, безмолвный.

- Друзья мои, не думайте, будто Каминья - это кладбище. После полудня наступает такая жара, что каждый укрывается в полумраке своего жилища вместе с домашними животными. Сиеста длится шесть часов. Что же касается диких животных, то они роют норы на пустынной равнине, спасаясь от жары в тесном, но прохладном убежище. Вечером температура падает, и заведения, которые у нас в городке еще остались - парикмахерская, бильярд, трактир и бакалейная лавка, - открывают свои двери, жители же прогуливаются по единственной улице-кольцу: мужчины в одном направлении, а женщины - наоборот. Причем они только смотрят друг на друга и обмениваются приветствиями, и все. Ничего необычного у нас не случается. После того как истощились копи Чанабайя и горняки ушли, косая тоже покинула нас, вместе со шлюхами и с тех пор - Бог знает каким чудом - забыла про нас. И вот уже много лет в Каминье никто не умирает. Когда старикам объявляют, что молодые должны заступить на их место, они удаляются в пустые галереи, протянувшиеся под землей на много километров. Нам известно, что они живы: время от времени оттуда доносятся старинные любовные напевы. Никто не проверял этого - шахты внушают нам ужас - но, кажется, старики едят красную глину. Мы же научились выращивать степных пчел. Это существа редкой породы - мирные, если к ним приближаться на цыпочках; но тот, кто подойдет к ним, ступая обычным образом, будет безжалостно искусан и рухнет на землю в беспамятстве. Поскольку цветов в наших краях нет, то пчелки приучились питаться соком морских водорослей, давая превосходный соленый мед. Вы уже заметили ульи на крышах наших домов. Глухонемой Пинко отвозит мед на ослах в Арику, где его расхватывают туристы, и эта торговля позволяет нам выжить. Мы скучаем, да, но в какой-то мере наслаждаемся бесконечной жизнью. Понимаете, если конца не видно, то меняется строй мыслей. Делать ничего больше не надо, лень из порока становится добродетелью; в спокойствии, избавившись от забот, можно смаковать каждое мгновение; ненужная больше надежда покидает душу вместе со страхом. Когда ты уверен, что будешь жить и жить, единственным желанием становится уснуть и видеть счастливые сны. Радости одиночества приходят на смену обременительному совокуплению. Обольщение, которому не сопутствует смертная тревога, превращается в докучную обязанность. Все женщины носят мешковатые черные платья и косынку на голове. Неважно, на ком из них жениться, и даже это делается с одной целью: занять дом, освобожденный каким-нибудь стариком. Теперь вам ясно, почему я выкинул свои шляпы в море и пожелал упокоиться среди волн? Жизнь без смерти - это не жизнь! Но я заболтался, пора идти в шляпный магазин...