Алчная лихорадка - страница 8

Баба Нюра подозвала девочек:

— Девочки, милые! Помогите кружечки расфасовать. Ребята все-таки старались, везли.

Радина нехотя встала и пошла к стойке, Света за ней:

— Уже третий час ливень! Хорош день института.

— Зато цветных молний уже несколько минут нет! — заметила Радина.

— Ой на огороде-то у меня все сгниет. — опять заголосила Баба Нюра, смотря безнадежно в окно. Дождик нехотя ослабевал, небо уже было светлым.

Влад и Эдик вошли снова, будто и не исчезали. У Влада были последние две коробки, а Эдик размахивал двумя кружками в руках. Эти кружки были не как все — белые с золотым логотипом, а синяя и красная. На них была такая же поздравительная золотая печать. Эдик удивлялся:

— Они ведь у меня за спиной разбились, а с Владиком выходим — целые. Причем все белые, а эти красная и синяя.

Влад, у стойки иронично закачал головой:

— Прямо как молнии. Сюрприз от твоего фирменного дождя! Уверяю тебя, друг.

— Да, неплохая тема, для фантастического фильма — оживленно сказал Эдик, обнимая одной рукой Радину и смотря на потолок.

— Режиссера Эдварда Шергерта! Моей красотулечки, моей лапочки — говорит ласковым голосом блестящая леди и снова прижимает к себе, как маленького котеночка, большого будущего режиссера-шута.

Тем временем, Света одна расставляет по подносам кружки, а Баба Нюра с восторгом смотрит на новое приобретение столовой и восхищается:

— Завтра наши мальчики и девочки будут рады.

— Радуйся Эдик. Кто причитал, что нам спасибо не скажут— отозвался Владик, пожирая булочку.

— И не только сказали еще и горячим кофием напоили. Спасибо Вам баба Нюр и дай еще раз Вам Бог здоровья! — то ли с издевкой, но скорее от чистого сердца кланялся у стойки Эдик.

Баба Нюра растаяла:

— Ох сыночки! Совсем вас мало таких душевных осталось! А то идешь по улице. Курят, матом ругаются, хамят, с мобильниками не расстаются!

Эдик, Света, Радина кивающе поглядели на Влада. Последнее из перечисленного относилось к нему. Тот, заметив эти взгляды пробурчал что-то невнятное, и жестоко разделался с маковой булочкой.

В столовую вошел Копанец. Он был как обычно в пиджачке и при галстуке и держал в руках пластиковый стаканчик.

— О, молодежь! Вы еще здесь? Празднуете или дождь пережидаете?

Баба Нюра снова впала в состояние повышенной подвижности:

— Андрей Геннадьевич. Это они нам помогают. Только что кружечки подвезли. Смотрите какие. Бросьте вы стаканчик. Выбирайте любую!

— Пожалуй, синюю возьму. — ответил Копанец, разглядывая однообразные белые кружки. — Кофе на ночь надо выпить. У нас застолье еще с коллегами, а в сон клонит. — он протянул к кассе новенький шершавый полтинник, на что баба Нюра покачала головой:

— Нет нет, даже не думайте. За счет заведения. Сегодня праздник.

— А за кружку?

— Бросьте! — крикнула баба Нюра громко, но приветливо. Андрей Геннадьевич! Обижаете.

— Бросьте, Андрей Генадьич. — вмешался Эдик, которому палец класть в рот никто никогда не советовал. — Смотрите на золотой логотип «С днем рождения ЭТУ!». Это же подарок. Вы думаете такая вещь полтинник стоит?

«Остряк хренов»-думал Влад, подходя к стойке.

Копанец не смутился, а сказал парню, как будто бы только вспомнил его лицо:

— А, стой-ка Шергерт. Раз ты уж здесь, так знай, ты контрольную на 5 написал.

Эдик чуть было не сел, услышав от Копанца это заявление.

— Ладно, не смешите.

— Серьезно. Мысли очень умные, расчеты грамотные. Я тебя допускаю до экзамена. Приходи, когда будешь готов.

— Завтра снова будет метеоритный дождь — радостно прошептал Эд на ухо своей размалеванной.

— А с вашим потенциалом, Городничев, я бы уже успел всю сессию закрыть. — укоряюще обратился он к Владику.

Дело в том, что Владик 4 года учился на отлично, а тут со своим автоболотом время-то и поджало. Но он знал, что Копанец его выведет к свету и поэтому отговорился делами.

Света благополучно, занималась с кружками, не показываясь на глаза Копанцу, чтобы он думал, что она уже дома, зубрит электронику.

— Ладно, баба Нюр, до завтра. — заторопился к выходу, держа синюю подарочную тару Андрей Геннадьевич.

— А кофе? — спросила баба Нюра.

Копанец хотел вернуться, зачем пришел, но вспомнил: