Алдар-Косе - страница 11

— А давно этот скорпион тут был?

— Только что ушел.

Немного подумав, безбородый спросил:

— У тебя, надеюсь, клей имеется?

— Этого добра сколько угодно.

— Ну не тужи, Жусуп. Я отучу ростовщика чужих сазанов жарить.

Попросив приглядеть за конем, он взял баночку клея и попрощался.

— А как же уха? — забеспокоился рыбак.

— Уха потом еще слаще будет.

Неподалеку незнакомый пастух стерег пеструю отару — щипали траву разномастные овцы: белые, серые, черные и рыжеватые, будто опаленные огнем.

Угостил Алдар-Косе пастуха насыбаем и подмигнул:

— Овцы еще не стрижены. Не почесать ли их немного гребешком?

— Чеши на здоровье!

Начесал безбородый по пригоршне разной шерсти — черной, белой, рыжей, серой, поблагодарил и ушел.

Шаяхмет все еще маячил вдали — с трудом он тащил тяжелую рыбину. Быстроногий Алдар-Косе обежал ростовщика стороной и вышел ему навстречу:

— Где это ты, удачливый человек, такую громадную щуку поймал?

Ростовщик обиделся:

— Типун тебе на язык! Или ты не видишь, что это не щука, а сазан?

Безбородый непринужденно рассмеялся и смеялся с таким усердием, что у него слезы выступили. Шаяхмету стало не по себе. Взглянул он рачьими глазами через плечо на рыбину — сазан как сазан, ничего в нем щучьего. Невесть что плетет этот полоумный… Плюнул и молча пошел своей дорогой. Алдар-Косе сделал по степи немалый полукруг, приклеил себе над губой серые усы, а над глазами такие же брови и снова оказался встречным:

— Добрый день, земляк! Где это тебе аллах послал такую превосходную щуку? Из нее одного жиру можно полпуда натопить. Смотри-ка: полосатая, что твой тигр.

Побелел от злости Шаяхмет:

— Второго остолопа встречаю, который рыб различать не умеет. Первому простительно — был безусый, а ты, смотри-ка, усы отрастил, но они тебе, я вижу, ума не прибавили. Разве ты не видишь, что это сазан?

Обозвав в сердцах сероусого ишаком, Шаяхмет, поеживаясь, двинулся дальше.

Проворный Алдар-Косе сменил серые усы на рыжие, приклеил заодно и рыжую бороду, вынул из кармана и напялил на голову ковровую тюбетейку. Став рыжебородым, он предстал перед ростовщиком в новом обличье.

— Продай, светик, щуку. Экая махина! Морда длинная, как у крокодила, а зубы — острее лисьих. За такую великолепную щуку никаких денег не жалко.

Совсем взбеленился оторопевший Шаяхмет:

— Вы что? Все с ума посходили? Какая это щука? Сазан это. Возьми глаза в зубы и посмотри: у щуки нос острый, а у моего сазана — тупой, да и чешуя, гляди-ка, сазанья, а не щучья. Рыба, к тому же, не продается. Проваливай, пока цел.

— Зря ты грубишь, светик. Выдавать щуку за сазана — неприлично. Я, скажем, человек не обидчивый, а другой не потерпит такого обмана. Как бы тебе, светик, не наломали бока!

Поправив тюбетейку, рыжебородый зашагал прочь. Ростовщик долго провожал его глазами. Как-никак, это был уже третий встречный, уверявший, что у него за плечами не сазан, а щука. Будто они сговорились морочить голову.

Алдар-Косе не дремал. Тюбетейка вернулась в карман. Рыжая борода и усы полетели в траву. Он приделал себе белую длинную бороду и такие же усы. Надбровные дуги закустились белыми бровями. Голову он обмотал полотенцем, которое всегда носил с собой. Сделав порядочный круг, мнимый старик-мулла в чалме бодро зашагал прямо на ростовщика.

— Благословение аллаха тебе, добрый мусульманин! — издали, певуче запричитал мулла. — Откуда и куда идешь? Есть ли новости?

Шаяхмет начал уже бояться встречных. Он неуверенно ответил:

— Есть одна новость, но она какая-то несуразная. Объявились на этой дороге не то бессовестные шутники, не то умалишенные. Повстречались мне трое в разное время и поодиночке. И все в один голос уверяли, что этот вот сазан будто вовсе не тупоносый сазан, а узконосая щука. Посуди, отец, каково мне было это выслушивать?

Мулла глянул на рыбину, потом покачал головой. Наконец твердо, как и подобает вероучителю, произнес:

— Сын мой, — да хранит аллах твое пошатнувшееся здоровье! — должен я тебя огорчить. Рыба, под тяжестью которой сгибаются твои плечи, действительно не золоточешуйчатый сазан, а серая, с черной спиной, щука. Коран неукоснительно осуждает ложь, а я, как священнослужитель, чту коран и не оскверняю уста ложью.