Алдар-Косе - страница 13

— Верст за шестьсот отсюда, — говорю, — живет одноглазый бай Шакен. Его прозвали молчальником. За неделю, а то и больше, свои люди от него слова не услышат, а с приезжими он и вовсе не разговаривает. А его сосед, бай Камза, славится, как несусветный спорщик. Часто бьется об заклад и почти всегда выигрывает. Поспорил со мной Камза: если я вытяну из бая Шакена хоть одно слово, то он, Камза, отдаст мне дойную кобылицу гнедой масти, а если одноглазый при всех моих ухищрениях отмолчится, оставлю я баю своего Буланко, а сам уйду подобру-поздорову. Спор есть спор!

Мырзатай торопит меня:

— Ну, а дальше что?

— А дальше, — говорю, — приступили к испытанию. Сидит молчальник сонный, осоловелый, словно его опоили маковым отваром. Единственный глаз его мутен, веки — слипаются. Молчит, будто языка лишился. Говорю ему:

— У твоего соседа ночью конокрады угнали косяк лошадей.

Молчит. Говорю:

— На небе появилась хвостатая комета.

Молчит. Говорю:

— Старый бахсы Иса видел вещий сон и предрекает в эту зиму джут.

Молчит. Разозлившись, говорю:

— Твоя жена полчаса тому назад разродилась двумя поросятами!

Шакен вскакивает, бросается в другую юрту, возвращается и, выпучив глаз, кричит:

— Врешь ты, безбородый обманщик!

Молчальник заговорил! Пришлось Камзе отдать мне дойную кобылу.

Пока я рассказывал, принесли на деревянном блюде вареную баранину с диким луком. Мырзатай угощает, я не отказываюсь. Ем, что называется, до отвала.

— Много ли надаивает твоя кобылица? — спрашивает Мырзатай.

На секунду я замолкаю, а потом переспрашиваю:

— Какая кобыла? У меня отродясь, кроме Буланко, лошадей не водилось.

— Да ведь ты, плешивый и безбородый, только что хвастался, что выспорил у Камзы гнедую дойную кобылицу!

— Побойся аллаха, — говорю Мырзатаю. — Это тебе, наверное, послышалось. Не знаю я никакого Камзы, не спорил я и не выспаривал никаких, ни гнедых, ни соловых, кобылиц!

Смотрю — у Мырзатая от ярости лицо трясется. Вот-вот за камчу возьмется, и несдобровать мне. Вышел я из юрты, вскочил в седло и говорю Буланко: «Но! Уноси меня от беды!» Буланко, конечно, сразу вскачь! Только меня Мырзатай и видел.

Въехав в аул, безбородый удивился: ни мечети, ни муллы в этом ауле не было. А между тем с площади слышалась гнусавая проповедь, какую обычно произносили муллы:

— Внемлите, правоверные, — гундосил кто-то. — Весной ваш одноаулец Рыспек убил, по своему злонравию, змею. Аллах послал за это кару. В погреб, вырытый согрешившим Рыспеком, аллах поселил множество ядовитых змей. Вот тот жертвенный барашек умилостивит великого и славного аллаха, да святится имя его! Бросим змеям, правоверные, малые кусочки жертвенного барашка…

Алдар-Косе спешился и спросил проходящего мимо пастуха:

— Откуда взялся у вас этот говорун в чалме?

— Это бродячий мулла. Он ходит из аула в аул, вот и к нам забрел.

— А где у вас появились ядовитые змеи?

— В яме у Рыспека. Вон его землянка, вторая с краю.

Алдар-Косе подошел к погребу и заглянул туда. Верно, там копошилось что-то, похожее на змей.

Безбородый покачал головой, потом вгляделся получше и, засмеявшись, безбоязненно спустился по лесенке в погреб. Оттуда он вылез, весь увешанный змеями. Три змеи обвивали его шею. В каждой руке он держал по нескольку змей. Пресмыкающиеся шевелились, извивались, шипели, но это нисколько не смущало безбородого.

Когда Алдар-Косе, весь в змеях, появился на площади, где разглагольствовал рябой, узколицый священнослужитель, тот оборвал речь на полуслове.

— Бродячий мулла вас дурачит, правоверные, — громко заговорил безбородый, — а вы развесили уши. Это ложь, будто аллах послал на вас кару. Никаких ядовитых змей в ауле вашем нет. Вот, глядите, на мне извивается чуть ли не десяток этих безвредных, безобидных серых ужей. Зря вы закололи жертвенного барашка, а шкуру и большую часть отдали обманщику. Кстати, где же он?

Добрая сотня глаз стала искать муллу. А он, подобрав полы халата, не разбирая дороги, удирал из аула.

Все, кто был на площади, окружили Алдара-Косе, а неугомонные мальчишки стали гладить руками серых ужей.