Александр Башлачёв: исследования творчества - страница 8

Дар Божий как раз и заключается в том, чтобы не замечать стен, разгородивших человеческую жизнь на клетки-загоны.

Точность Сашиного выбора подтверждается тем, как легко и естественно рок-движение[6] приняло череповецкого барда. Только успев появиться в московском и ленинградском рок-подполье, он становится важнейшей, может быть, даже центральной его фигурой, — если такие определения вообще применимы к неформальному сообществу. Во всяком случае, именно Башлачёву принадлежит гимн русского рока — «Время колокольчиков». Песня исключительно оптимистичная для 80-х годов (имеется в виду, конечно, искусство этого периода, а не продукция комсомольских ВИА).

Впрочем, гимн и не должен быть похож на похоронный марш.

Именно Башлачёв нашел сильные и гордые слова, которыми наши «доморощенные битлы» могли на равных разговаривать с англосаксонскими корифеями.

Можно сказать, что русский рок примерно с 80-го года — с того момента, когда он перестает отождествлять себя с танцплощадкой, — ожидал такого человека, как Башлачёв.

Следовало бы упомянуть еще одну социокультурную нишу, казалось бы, специально под него выкроенную. Традиционная авторская песня — русская поэзия под музыку, под ту же самую акустическую гитару. Именно так: «у русской поэзии появилось новое, параллельное русло. Его создали „поющие поэты“…»[7]. Один из них — В. Высоцкий, которого Башлачёв считал учителем и которому посвятил триптих «Слыша B. C. Высоцкого». К сожалению, серьезная история авторской песни до сих пор не написана, поэтому я не рискнул бы давать исчерпывающих объяснений: что именно не устроило в ней Башлачёва. Обращаю внимание на хронологию. В 1983 году ни Высоцкого, ни Галича уже не было в живых. Реальная обстановка в недозапрещенных структурах Клуба самодеятельной песни (КСП) может быть реконструирована по репортажам в тогдашнем рок-самиздате: «выходили исполнители очень похожих друг на друга песен про природу, от которых остается один мутный образ: дождливый вечер…»[8].

Был ли он политическим певцом, «певцом протеста»?

Новейшая история, которую многие видели собственными глазами и ощущали на собственной шкуре, трансформируется самым причудливым и патологическим образом. Именно потому, что она новейшая, то есть из нее извлекается не только архивная память, но и не потерявший актуальности интерес.

Литературная тусовка так и не простила Башлачёва — не потому, что злопамятна, а потому, что он, даже став историей, ломает установленные правила. Мешает играть в любимые пузыри[9]. Мы уже упоминали журнал «Знамя». Вот что там напечатали о Башлачёве в 1992 году:

«Он появился у самых дверей первой свободы где-то в районе восемьдесят пятого, когда поэт уже обязан был чувствовать, что воздух начинает пахнуть иначе, что такой рывок из рабства не рифмуется с ситуацией, что так дико кричать, как он кричал, уже странно, поздно, почти неприлично… Это было похоже на смех без причины».

Между прочим, статья называлась «Жизнь с кокаином». Причем тут кокаин и кто с ним «жил»? Оказывается, Башлачёв — тот самый, который «специально был дан в почти уже вольный момент». У него имело место «наркотическое, кокаиновое опьянение свободой, волей и воздухом…»[10].

Удручающе низкий уровень «искусствоведения с кокаином» был сразу же отмечен специалистами[11]. Но для историка представляют интерес легкие передергивания. Во-первых, поэт Башлачёв «появился где-то в районе» не 85-го, а 83-84-го. При Андропове отношение властей к рок-музыке резко меняется к худшему. Режим выходит из глухой обороны, репрессии затрагивают людей, не связанных с политикой. Летом 1983 года начинаются аресты рок-музыкантов. В марте 1984-го прямо на сцене берут под стражу Жанну Агузарову за исполнение невиннейших песенок. Аудиторию большого Дома культуры тоже распихивают по «воронкам»