Александр I. Самодержавный республиканец - страница 12
Для нас в данном случае важно, что вовлечение Александра в тайный заговор против Павла началось не в первые месяцы XIX века, как обычно считается, а в середине 1790-х годов и инициатором стала именно Екатерина II. Она не видела в отстранении сына от престола ничего странного, трудного и тем более опасного. По ее мнению, смена наследника престола, во-первых, по закону находилась в компетенции монарха, а во-вторых, оказалась подготовлена всем ходом событий: и неразумным поведением Павла, и насмешливо-презрительным отношением к нему ее окружения, да и отсутствием особых симпатий к ее сыну со стороны европейских правителей. Кроме того, Екатерина надеялась, что старший внук, внешне разделявший позиции бабушки, относится к отцу с той же антипатией, что и она сама.
Вот в этом-то государыня и ошибалась, поскольку не учла, по крайней мере, двух вещей. Александр любил и уважал родителей, хотя и старался явно не показывать этого в Петербурге. Кроме того, самой Екатерине, о чем она, естественно, не подозревала, жить оставалось совсем недолго. Об отношениях великого князя с родителями необходимо поговорить особо. В отличие от Зимнего дворца с его утонченной, но приедающейся галантностью и бьющей в глаза роскошью обитатели Гатчины ориентировались не на французские, а на прусские порядки и образ жизни. Нравы здесь царили более простые, порой грубоватые, не знавшие изысканности и великолепия, зато более откровенные и здоровые. В Гатчине и Павловске Александр был затянут в прусскую форму и обут в армейские сапоги. При родовой любви мужчин семьи Романовых к военному делу — петличкам, выпушкам, шагистике, приемам обращения с оружием — великий князь с удовольствием погружался в мужской мир отца.
Пусть этот мир далеко не всегда приносил ему радость, но ведь и испытания, выпадающие на долю каждого человека, являются неотъемлемой частью его жизни, делают ее более полнокровной, насыщенной. Именно в Гатчине, присутствуя на артиллерийских стрельбах, Александр оглох на левое ухо, что в дальнейшем нередко отравляло жизнь и ему, и его ближайшему окружению, поскольку делало императора более подозрительным. Бывало и так, что во время постоянно проводившихся разводов и учений войск Павел посылал адъютанта передать отцовское недовольство тем или иным промахом старшего сына. Причем гатчинский затворник особо слов не выбирал: в адрес Александра звучало «дурак», «скотина» и т. п. Что с того? Ведь всё это были признаки настоящей военной, мужской жизни, за кулисами которой оставалось достаточно места не только для грубости и площадной ругани.
В Гатчине Александр попадал в атмосферу строжайшей дисциплины буквально во всём, отчетливого порядка при каждом шаге, в которой не было и не могло быть неприкасаемых любимчиков. Зато здесь ощущалась привлекательная простота в повседневном быту, в семейной жизни, далекой от столичной распущенности, а также атмосфера искренней, а не показной культурности (скорее немецкой, чем французской). При дворе наследника нарождающийся сентиментализм, господство в жизни и культуре «чувства и веры», ощущался гораздо сильнее, чем в Петербурге. Здесь Александр мог позволить себе негодовать по поводу столичных порядков. Наверное, в этом была своя прелесть, своя притягательность для юноши, стремящегося к искренности и дружелюбию.
Иными словами, мир Александра наглядно раздваивался, что, конечно, создавало для подростка определенный психологический дискомфорт. Нет-нет, молодой великий князь еще не сделался двуличным, лукавым, неуловимым для окружающих. Подобные навыки и умения не появляются сразу, в готовом и законченном виде. Пока наш герой по-мальчишечьи увлеченно играл в галантного кавалера и сурового офицера, но эта игра нравилась ему с каждым годом всё больше. К тому же удачное исполнение той или иной роли приносило заметные дивиденды и у бабушки, и у отца, позволяя избегать выговоров, нотаций, а то и ругани. Исследователи на протяжении многих лет спорят о степени влияния двух полюсов, между которыми в юности протекала жизнь Александра Павловича. Вопрос же заключается в том, было ли этих полюсов только два, не превращалась ли жизнь нашего героя из прямой линии, протянутой между Зимним дворцом и Гатчиной с Павловском, в сложную кривую, расположенную внутри некоего многоугольника.